«Есенин в стихах никогда не лгал»

Э.Д. Гетманский

«Есенин в стихах никогда не лгал»

Лучший лирик России XX века Сергей Есенин ушел из жизни в 30 лет. Ушел, «словно» он «весенней гулкой ранью проскакал на розовом коне». Проскакал — и исчез. Сергей Есенин предчувствовал собственную гибель за несколько лет до трагических событий в ленинградской гостинице «Англетер». Об этом свидетельствуют стихи поэта, наполненные грустью и ощущением неизбежности всего происходящего. Тема о скорой смерти присутствует в них с завидным постоянством, начиная с середины 1923 года, когда поэт вдруг осознал, что молодость осталась в прошлом, а будущее не сулит ему ничего нового и увлекательного. В 1924 году Есенин публикует стихотворение «Мы теперь уходим понемногу» (в рукописи стихотворение озаглавлено «Ровесникам»), пронизанное духом упадничества и пессимизма. Чувствуется, что автор внутренне готовится к смерти, хотя напрямую и не говорит об этом. Но, тем не менее, поэт понимает всю неизбежность смерти и чувствует, что очень скоро станет её добычей. Поэтому каждый момент земной жизни приобретает для него особый смысл. Есенин писал:

Слишком я любил на этом свете
Все, что душу облекает в плоть.

После смерти Сергея Есенина поэт Пётр Зайцев вспоминал: «Могут спросить: как допустили поэта до всего этого? Почему не помогли ему? Ведь все видели яркую талантливость, все видели, как он катится по крутой наклонной плоскости вниз. Не так это было просто — помочь ему. Дело в том, что в характере Есенина уживались противоречивые черты. Уступчивый, мягкий и податливый в одних случаях, он в других — был очень упрям и неподатлив… Но его одолевала «людская накипь», которой он по мягкости и слабости своей в иных отношениях сильной натуры не находил в себе силы противиться… Было ему уже около тридцати. Это возраст, когда личность складывается и находит свой путь в жизни. А Есенин этот путь найти не сумел. Он был своенравен, капризен и, вдобавок, сильно избалован людьми и успехами — поэтическими и всякими иными». Потрясённый трагической смертью Есенина Максим Горький писал: «Жизнь русских литераторов богата драмами, драма Есенина одна из самых тяжёлых». Тульский художник Владимир Чекарьков нарисовал книжный знак для домашней библиотеки тульского историка, кандидата исторических наук, многократного чемпиона России, Европы и мира по международным (стоклеточным) шашкам Александра Гетманского. На этой графической миниатюре помимо портрета Сергея Есенина изображены люди, с кем он встречался по жизни — Ф.Шаляпин, А.Толстой, В.Шимановский, Ф.Сологуб, В.Швейцер, А.Луначарский, С.Юрок, М.Шагинян и С.Скиталец. В композицию книжного знака включены строки из поэмы Сергея Есенина «Страна негодяев»:

От еврея и до китайца
Проходимец и джентльмен,
Все в единой графе считаются
Одинаково бизнесмен

«Он весь растворён в природе, в живой многоголосой прелести земли»

Писатель, поэт, драматург и публицист Алексей  Николаевич Толстой (1892/1893-1945) родился в Николаевске (ныне Пугачёвск) Саратовской губернии в семье графа Н.А.Толстого. Алёша Толстой вырос на хуторе Сосновка под Самарой, в имении своего отчима А.А.Бострома. После окончания Самарского реального училища А.Толстой в 1901 году поступил в Петербургский технологический институт. В 1907 году, незадолго до защиты диплома, оставил учёбу и посвятил себя литературной работе. В 1907 году он издал сборник стихов «Лирика». В 1908 году в журнале «Нива» опубликовал первый рассказ «Старая башня», затем выходят сборник рассказов «Сорочьи сказки» (1910) и книга стихов «За синими реками» (1911), в которых А.Толстой обратился к разработке мотивов народного творчества.   Во время Первой  мировой войны  был  корреспондентом газеты «Русские ведомости», опубликовал ряд очерков и рассказов, пьесы «Нечистая сила» (1916) и «Мракобесы» (1917). А.Толстой был лично знаком с С.Есениным. Весной 1917 года в квартиру писателя на Малой Молчановке в Москве поэта привёл Н.Клюев. В своих воспоминаниях жена Толстого Н.Крандиевская подробно описала есенинский облик тех лет: «В голубой косоворотке, миловидный, льняные волосы уложены бабочкой на лбу. С первого взгляда — фабричный парень, мастеровой…». Видимо, таким Сергей Есенин запомнился и Алексею Толстому. Писатель Илья Эренбург вспоминал, что А.Толстой зимой 1917-1918 года при встрече «…забавлял нас нелепыми анекдотами и вдруг остановился среди сугробов — вспоминая строку стихов то Есенина, то Н.В.Крандиевской, то Веры Инбер…».

В мае 1918 года С.Есенин присутствовал на именинах А.Толстого.  В.Ходасевич вспоминал: «Собрались человек сорок, если не больше. Пришел и Есенин. Привел бородатого брюнета в кожаной  куртке… Это был  Блюмкин, месяца через три убивший графа Мирбаха, германского посла. Есенин с ним, видимо, дружил». Октябрьскую революцию  А.Толстой воспринял враждебно, в 1918-1923 годах он находился в эмиграции (Константинополь, Берлин, Париж), впечатления от которой отразил в сатирической повести «Похождение Невзорова, или Ибикус» (1924).  Следующая встреча Толстого с Есениным  состоялась в Берлине в мае 1922 года.  С.Есенин и А.Дункан   были   приглашены А.Толстым на завтрак вместе с М.Горьким. Впечатления об этой встрече М.Горький описал в очерке «Сергей Есенин».  В берлинской  газете «Накануне» 25 мая 1922 года  сообщалось, что «Литературный вечер с оригинальной программой устраивается 1 июня группой писателей в Блютнерзале (Лютцовштрассе)   А.Н.Толстой прочтет доклад «О трех каторжниках» (Есенин — Кусиков — Ветлугин). С.Есенин впервые полностью прочтет свою поэму «Пугачев», поэму «Страна негодяев» и «Нежное против шерсти…».  Вечер прошел с успехом, но вызвал противоречивые отклики в прессе».   Писатель Г.Гребенщиков вспоминал: «В Берлине я слышал Серёжу (Есенина), читающим в компании с Ал. Толстым, Кусиковым и Ветлугиным. Вечер назывался, если я не ошибаюсь, «Вечер четырёх негодяев». Конечно, была публика, и все четыре «негодяя» показали свои  отличные дарования. Ал. Толстой благородно аттестовал «Негодяйство каждого».

В «Литературном приложении» к газете «Накануне» были опубликованы   стихи  С.Есенина   «Сторона ль ты моя, сторона…», «Не жалею, не зову, не плачу», «Все живое особой метой»:

«Сторона ль ты моя, сторона!» [С.Есенин, 1921 год]

Сторона ль ты моя, сторона!
Дождевое, осеннее олово.
В черной луже продрогший фонарь
Отражает безгубую голову.

Нет, уж лучше мне не смотреть,
Чтобы вдруг не увидеть хужего.
Я на всю эту ржавую мреть
Буду щурить глаза и суживать.

Так немного теплей и безбольней.
Посмотри: меж скелетов домов,
Словно мельник, несет колокольня
Медные мешки колоколов.

Если голоден ты — будешь сытым,
Коль несчастен — то весел и рад.
Только лишь не гляди открыто,
Мой земной неизвестный брат.

Как подумал я — так и сделал,
Но увы! Все одно и то ж!
Видно, слишком привыкло тело
Ощущать эту стужу и дрожь.

Ну, да что же! Ведь много прочих,
Не один я в миру живой!
А фонарь то мигнет, то захохочет
Безгубой своей головой.

Только сердце под ветхой одеждой
Шепчет мне, посетившему твердь:
«Друг мой, друг мой, прозревшие вежды
Закрывает одна лишь смерть».

«Не жалею, не зову, не плачу» [С.Есенин, 1921 год]

Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.

Ты теперь не так уж будешь биться,
Сердце, тронутое холодком,
И страна березового ситца
Не заманит шляться босиком.

Дух бродяжий! ты все реже, реже
Расшевеливаешь пламень уст
О, моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств!

Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя, иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.

Все мы, все мы в этом мире тленны,
Тихо льется с кленов листьев медь…
Будь же ты вовек благословенно,
Что пришло процвесть и умереть.

«Все живое особой метой» [С.Есенин, 1922 год]

Все живое особой метой
Отмечается с ранних пор.
Если не был бы я поэтом,
То, наверно, был мошенник и вор.

Худощавый и низкорослый,
Средь мальчишек всегда герой,
Часто, часто с разбитым носом
Приходил я к себе домой.

И навстречу испуганной маме
Я цедил сквозь кровавый рот:
«Ничего! Я споткнулся о камень,
Это к завтраму все заживет».

И теперь вот, когда простыла
Этих дней кипятковая вязь,
Беспокойная, дерзкая сила
На поэмы мои пролилась.

Золотая, словесная груда,
И над каждой строкой без конца
Отражается прежняя удаль
Забияки и сорванца.

Как тогда, я отважный и гордый,
Только новью мой брызжет шаг…
Если раньше мне били в морду,
То теперь вся в крови душа.

И уже говорю я не маме,
А в чужой и хохочущий сброд:
«Ничего! Я споткнулся о камень,
Это к завтраму все заживет!»

К двум последним есенинским стихотворениям дано редакционное примечание: «Печатаемые здесь два стихотворения переданы сегодня, 11 мая, в 1 час дня автором, вылетевшим вчера в 9 час. утра из Москвы на аэроплане».  В первом номере «Новой русской книги» (1922, Берлин) А.Толстой  опубликовал рецензию на сборники  С.Есенина «Исповедь хулигана» и «Трерядница».  «Фамилия Есенина  —  русская — коренная, в ней звучат языческие корни —  Овсень, Таусень, Осень, Ясень  —  связанные с плодородием, с дарами земли, с осенними  праздниками… Сам Сергей Есенин, действительной деревенский, русый, кудреватый, с задорным носом. Ему бы холщовую рубашку с красными латками, перепояску  с медным гребешком  —  и в Семик  —  плясать с девками в березовой роще. Такие,  должно быть, в давно минувшие времена девкам этим в саду слагали, пели от избытка, от радости таинственного рождения слов, от хитрости, от  веселья новые песни, слагали новые сказки. Есенину присущ этот стародавний, порожденный на берегах туманных, тихих рек, в зеленом шуме лесов, в травяных просторах степей, этот певучий дар славянской души, мечтательной, беспечной, таинственно-взволнованной голосами природы… Живи Есенин триста лет тому назад, сложил бы он триста чудесных песен, выплакал бы радостные, как весенний сок, слезы умиленной души; народил бы сынов и дочерей, и у порога земных дней зажег бы вечерний огонь,  —  вкушал бы где-нибудь в лесном скиту в молчании кроткую и светлую печаль».

А.Толстой пытался отделить личность Есенина и его поэзию  от мотивов и настроений, выраженных им в «Москве кабацкой», Он расценивал  образ хулигана в стихах Есенина как  не совсем удачную литературную маску. По этому поводу писал: «… судьба судила ему родиться в наши дни, живет он в Москве, в годы сатанинского искушения, метафизического престидижитаторства, среди мерзлых луж крови и гниющих трупов, среди граммофонов, орущих на площадках проклятия, среди вшей, тухлой капусты и лихорадочного бреда о стеклянно-бетонных городах, вращающихся башнях Татлина и электрификации земного шара.  Единый от малых сил искушен. Обольщенный, обманутый, раздробленный душевно, Есенин ищет в себе этой новорожденной мировой правды, ищет в себе подхода, бунта, разинщины». А.Толстой призывал Есенина не хвастать тем, что он  ни «степной конокрад по крови», ни разбойник, ни хам, никогда  не «стоял с кистенём в голубой степи». А.Толстой обращается к С.Есенину: Милый Есенин, не хвастайте… Вас обманули, что луна – контрреволюционна… А «хулиганы», скифы, вращающиеся башни и поэзобетоны превратились уже просто в уездный экстремизм». Одновременно с рецензией А.Толстой публикует 11 июня 1922 года  в «Литературном приложении» к газете «Накануне» статью «О новой литературе», в которой размышлял о рождении новой личности, воплотившей в себе «весь трагический опыт страданий, буйства, безумия, восторга», личности, «сокровной революции». И здесь А.Толстой характеризует С.Есенина с явной доброжелательностью, как и в рецензии.  Прослушав чтение Есениным поэмы «Пугачев», А.Толстой отнес автора к  создателям новой русской трагедии, основой которой является «миф  о революции».

В 1923 году А.Толстой возвращается из эмиграции в СССР. Возвращение Толстого в Россию вызвало самые разные толки. Эмигранты сочли этот поступок предательством и сыпали по адресу «советского графа» страшными проклятиями.  Советской властью же писатель был обласкан, со временем он сделался личным другом И.Сталина.  В 1924 году А.Толстой и С.Есенин приняли участие в писательской поездке на пароходе в Петергоф. Толстой и Есенин встретились сердечно. После Берлина они редко виделись, но были в курсе новых творческих работ друг друга. С.Есенин читал стихи. Поэт Вс. Рождественский вспоминал: «В этот вечер он был особенно в ударе, и все, кто слушал, не могли оторвать от него глаз. Но особенно меня поразило лицо Толстого. Ранее рассеянный и несколько апатичный, грузно сидевший на палубной скамье, сейчас  он весь был полон внимания и даже подался вперед всем своим телом. Пальцы его все быстрее и настойчивее отбивали такт на правом колене. Вдруг Толстой резко сдвинул на затылок заграничную шляпу и тыльной стороной руки стер со лба  внезапно выступивший пот.  Потом встал, грузно шагнул к Есенину и широким жестом тряхнул его за плечи. Широкая улыбка озарила его лицо. « — Вот это стихи! – сказал Алексей Николаевич и тяжело перевел дыхание. — Ну, молодец! Да с тебя, видно, ни в каких заграничных водах родной песни не смоешь, русская косточка! Ну, скажи, как ты там думал без нашей березы, без вот этого облака прожить?  Не проживешь! Все это нам на роду загадано, и от своей земли не уйти никуда. Всюду она найдет тебя, голубчик мой!»   Он широко обнял несколько смущенного Есенина и трижды, по-русски, поцеловал его. Потом, словно смутившись, насупился и вновь принял прежний сдержанный, несколько холодноватый вид».

9 мая 1924 года А.Толстой и С.Есенин, подписали коллективное письмо в Отдел печати РКП, в котором выражен  протест против необоснованных нападок на писателей,  считавших  свой писательских труд нужным Советской России. А.Толстой с глубокой скорбью откликнулся на смерть поэта. Он писал 31 декабря 1925 года в «Красной газете» в статье «За гробом Есенина»: «Умер великий национальный поэт…. День его смерти должен быть отмечен в литературе трауром». В журнале !30 дней» (1926, № 2) А.Толстой писал: «Погиб величайший поэт… Он ушёл от деревни, но не пришёл к городу. Последние годы его жизни были расточением его гения. Он расточал себя. Его поэзия есть как бы разбрасывание обеими пригоршнями сокровищ его души».  С годами А.Толстой  был  награжден многочисленными орденами, премиями, избран депутатом Верховного Совета СССР, был действительным членом Академии Наук, трижды получил Сталинскую премию. Но социалистический строй  А.Толстой не принял, скорее, приспособился к нему, смирился с ним, а потому, как и многие, часто говорил одно, думал — другое, а писал — совершенно третье.

Писал он по-прежнему много и разно, без конца дорабатывал и перерабатывал трилогию «Хождение по мукам», подарил детям так полюбившуюся им деревянную куклу Буратино,  пересказав на свой лад известную сказку Карло Коллоди о приключениях Пиноккио. В 1937 году А.Толстой сочинил «просталинскую» повесть «Хлеб», в которой поведал о выдающейся роли «отца народов» при обороне Царицына в годы Гражданской войны. До последних дней А.Толстой трудился над своей главной книгой — историческим романом об эпохе Петра Великого. В 1936—1938  годах, после смерти М.Горького, А.Толстой возглавлял Союз писателей СССР. В 1941-1943 годах А.Толстой создаёт драматическую дилогию «Иван Грозный». В годы Великой Отечественной войны он часто выступал со статьями, очерками, рассказами, героями которых были люди, проявившие себя в тяжелых испытаниях войны. А.Толстой был членом Комиссии по расследованию злодеяний фашистских оккупантов. УмерАлексей Николаевич Толстой 23 февраля 1945 года. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище. В связи с его смертью был объявлен государственный траур.

«Шаляпин слушал… и вытирал слезы платком»

Оперный и камерный певец Фёдор Иванович Шаляпин  (1873-1938) родился в Казани  в семье мелкого канцелярского служащего (из вятских крестьян). С девяти  лет пел в церковных хорах. Много читал, работал  учеником сапожника, токаря, столяра, переплетчика. Получил начальное образование в частной школе Ведерниковой, затем учился в Четвёртом приходском училище в Казани, позже — в Шестом начальном училище. Началом своей артистической карьеры сам Шаляпин считал 1889 год, когда он поступил в драматическую труппу В.Серебрякова, вначале на должность статиста. 29 марта 1890 года состоялось первое выступление Шаляпина — он исполнил партию Зарецкого в опере Петра Чайковского «Евгений Онегин». 19 сентября 1890 года Шаляпин прибывает из Казани в Уфу и начинает работать в хоре опереточной труппы под руководством С.Семёнова-Самарского. Получил сольную партию Стольника в опере Станислава Монюшко «Галька», заменив случайно заболевшего артиста. В следующем году Шаляпин выступил в партии Неизвестного в «Аскольдовой могиле» Алексея Верстовского. Начинающий певец примкнул к приехавшей в Уфу малороссийской труппе Г.Деркача. Странствования с ней привели его в Тифлис, где он  брал бесплатные уроки у певца Дмитрия Усатова. Он же устроил Шаляпина в тифлисскую оперу Людвигова-Форкатти и Любимова, где целый год, исполнял в опере первые басовые партии.

В 1893 году Шаляпин перебрался в Москву, а в  1894 году он пел в спектаклях в петербургском городском саду «Аркадия», затем в Панаевском театре. В 1895 году Шаляпин поступил на сцену Мариинского театра и с успехом пел партии Мефистофеля («Фауст» Шарля Гуно) и Руслана («Руслан и Людмила» Михаила Глинки). Популярность Шаляпина начинается с 1896 года, когда он с Мариинской сцены переходит в частную антрепризу московского мецената Саввы Мамонтова, сразу оценившего богатство дарования Шаляпина и создавшего вокруг него благоприятную художественную атмосферу, в которой зрел талант Шаляпина. Здесь художники ВасилийПоленов, Валентин Серов, МихаилВрубель, ВикторВаснецов, КонстантинКоровин и др. оказали значительное влияние на воспитание художественного вкуса Шаляпина. В этот же период историк Ключевский и композитор Рахманинов помогли Шаляпину раскрыть роли  Бориса Годунова и Досифея в гениальных произведениях МодестаМусоргского «Борис Годунов» и «Хованщина». В 1915 году Ф.Шаляпина избирают почетным членом литературно-художественного общества «Страда», членом которого был и С.Есенин. 16 апреля 1916 года С.Есенин присутствовал в Петрограде вместе с Н.Клюевым в театре Народного дома на опере М.Мусоргского «Борис Годунов» с Шаляпиным в главной роли.  После Октябрьской революции   Шаляпин  занимался переустройством оперных театров Москвы и Петрограда.

В 1918 году ему было присвоено звание  народного артиста Республики.  Анатолий Мариенгоф писал об отношении С.Есенина к славе певца: «Держась за руки, мы бежали с Есениным  по Кузнецкому мосту.  Вдруг я увидел его  (Шаляпина).  Он стоял около автомобиля. Опять очень хороший костюм, очень мягкая шляпа и какие-то необычайные перчатки.  Опять похожий на иностранца…  с нижегородскими глазами, и бритыми,  мягко округляющимися нашими русапетскими скулами. Я подумал: «Хорошо, что монументы не старятся!» Так же обгоняющие тыкали в его сторону пальцами, заглядывали под шляпу и шуршали языками: «Ш а л я п и н». Я почувствовал, как задрожала от волнения рука Есенина. Расширились зрачки.  На желтоватых, матовых его щеках от волнения выступил румянец.  Он выдавил из себя задыхающимся (от ревности, от зависти, от восторга) голосом: «Вот так слава!» И тогда, на Кузнецком мосту, я понял, что этой глупой, этой замечательной, этой страшной славе Есенин  принесет в жертву свою жизнь».

Весной 1922 года Ф.Шаляпин не вернулся в Россию из-за зарубежных гастролей.  В основном жил в Париже. 1 августа 1922 года в нью-йоркской газете «Новое русское слово» в анонимной заметке «Приезд Шаляпина и Дункан»  сообщалось: «Федор Шаляпин прислал письмо  здешнему известному музыкальному импресарио Юроку из Бадена (Германия), в котором он сообщил, что готовится к скорому приезду в Америку… Одновременно с Шаляпиным приедет в Нью-Йорк знаменитая танцовщица Айседора Дункан. Вместе с нею приезжает и её муж, русский поэт Есенин». А.Вертинский вспоминал: «…Федор Иванович бесцеремонно взял меня за руку и повел на эстраду. Что было делать? Пришлось петь. Первой песней моей было «Письмо Есенина»  —  «До свиданья, друг мой, до свиданья…», написанное в том же году. Шаляпин слушал… и вытирал слезы платком (клянусь вам, что это не актерское бахвальство, а чистая правда)».  О поэзии С.Есенина  великий певец вел разговор со своей дочерью Ириной Шаляпиной, с которой поэт был знаком и вёл переписку.     Зарубежные  выступления Фёдора Шаляпина  всегда проходили с громадным успехом.  В репертуаре певца было около 70 оперных партий. В 1928 году Советское правительство лишило Шаляпина звания народного артиста и запретило ему въезд в СССР. Ш аляпин был разносторонне одаренной личностью — увлекался живописью, графикой, скульптурой, обладал литературным талантом. Весной 1937 года у Шаляпина был обнаружен лейкоз, 12 апреля 1938 года он скончался в Париже на руках жены. Ш аляпин был похоронен на парижском кладбище Батиньоль. 29 октября 1984 годапрах арт иста был перезахоронен на моcковском Новодевичьем кладбище, в 1986 году на могиле установлен памятник скульптора А.Елецкого и архитектора Ю.Вознесенского.

 

Гастрольных дел мастер

Американский музыкальный и театральный импресарио  Сол Юрок (при рождении Соломон Израилевич Гурков) (1888-1974) родился в городке Погар Черниговской губернии в семье торговца тканями. С детских лет проявлял любовь к музыке, часто  убегал  из дома в цыганский  табор, чтобы послушать цыганские песни. Погарский лавочник Израиль Гурков и подумать не мог, что третий его сын будет вершить судьбы культуры в мировом масштабе. Он надеялся, что мальчик пойдет по стезе отца. Именно поэтому он дал Соломону гигантскую по тем временам сумму в 1000 рублей и отправил учиться в Харьковское коммерческое училище. Но непослушный отпрыск рванул в США, прихватив свою невесту Тамару Шапиро. Несколько лет ему пришлось трудиться торговцем, грузчиком. Скопив немного денег,  он организовал в Бруклине музыкальный концерт, который  прошел с успехом и принес ему доход, что и   определило его дальнейший жизненный путь. С.Юрок  не имел никакого музыкального или иного профессионального образования, но   зарекомендовал себя опытным импресарио в сфере искусства. В 1914 году Юрок получил гражданство США. В 1916 году Юрок познакомился с Анной Павловой, а в 1921-1925 годах был организатором её гастролей по США. Сол Юрок организовал также гастроли в США Фёдора Шаляпина, Артура Рубинштейна,  Яши Хейфеца, еврейского театра из СССР «Габима» и других советских артистов.  18 апреля 1922 года Айседора Дункан  отправила   Соло Юроку   телеграмму: «Предлагаю турне на 12 недель или больше:  я,  Ирма (Дункан),  великий  русский поэт Есенин и двадцать учениц. Минимум четыре представления в неделю. Вы гарантируете 1200 долларов за представление. Вы оплачиваете все театральные расходы, в том числе переезд больших городах оркестр,  малых  — пианиста». С.Юрок 19 апреля 1922 года ответил телеграммой: «Предлагаем чистых 40 тысяч долларов за 50 выступлений, оплачиваем все расходы. Пароход из Риги, железнодорожные билеты здесь, помещение, объявления, оркестр в Нью-Йорке Бостоне Чикаго и пианиста других городах. Турне  начинается в октябре. Телеграфируйте о согласии. Пришлите фотографии и сведения для рекламы». 20 апреля Айседора Дункан ответила: «Принимаю ваше предложение. Подразумевается, что турне будет продолжаться три месяца. Вы оплачиваете все расходы и переезд из Риги меня, Есенина секретаря, Ирмы, 20 учениц, двух  гувернанток. Если хотите, я могу выступать в маленьких городах одна с Есениным и пианистом. Реклама и фото отправлены».  21 апреля  был получен ответ: «Подтверждаем официально договор и просим продлить поездку на один месяц с тем, чтобы  она не превышала 4 месяца в целом». Советское  правительство  запретило   выезд  детей за границу, но это не повлияло на отъезд А.Дункан и С.Есенина. Она писала С.Юроку: «Ни бури, ни ветер, ни снег не помешают мне доехать до Америки». 16 мая 1922 года в берлинской газете «Накануне» была  опубликована беседа журналиста  А.Вольского с С.Есениным, во время которой поэт сказал, что  «пробудет в Европе до октября, посетит Париж и Лондон, откуда на аэроплане полетит с Айседорой Дункан-Есениной  —  в Америку. Он подписал контракт с американским импресарио Гурок (Юрок)  —  на ряд публичных выступлений». Нью-йоркская  газета «Новое  русское слово» 1 августа 1922 года в анонимной заметке «Приезд Шаляпина и Дункан» сообщала, что при содействии  музыкального импресарио Юрока: «одновременно с Шаляпиным приедет в Нью-Йорк знаменитая танцовщица Айседора Дункан, вместе с нею приезжает и её муж, русский поэт Есенин, и 12 русских девочек-сироток, которых она вывезла из России и  обучает танцам.  Выступление её и её учениц состоится   8-го  октября в Карнеги Холл». Проблемы с С.Есениным и А.Дункан начались у Сола Юрока с первых минут из появления в США. Таможенная служба устроила тщательную проверку их документов с кратковременным задержанием. С.Юрок писал об этом: «Иммиграционные инспекторы, отозвали меня в сторону. Они очень сожалели.  Закон, по которому американка, вышедшая замуж за иностранца,  автоматически лишалась своего гражданства,  вступил в силу два месяца назад.  Женщина с русским паспортом и мужем-большевиком представляла для них такую проблему,  которую они не могли решить сами прямо на месте.  Айседора с мужем должны были отправляться  на Эллис-Айленд». Кроме поэта и танцовщицы обыскан был и сам импресарио, об этом писала газета «Новое русское слово» 4 октября 1922 года, В газете было подчёркнуто, что иммиграционные власти США, опасались того, что Айседора Дункан передала через  С.Юроку «крамольные бумаги». Но как показал досмотр у импресарио ничего «красного» не было обнаружено». С.Юрок присутствовал на всех запланированных выступлениях С.Есенина и А.Дункан В США. Но далеко не все из них проходили гладко без скандалов и эпатажных выходок гастролёров. Айседора Дункан  демонстрировала свою любовь к стране советов, за что в прессе была объявлена «красной». С.Юрок, как мог, смягчал перед СМИ выходки Сергея Есенина и Айседоры Дункан. С.Юрок вспоминал, как С.Есенин в Бостоне «открыл окно раздевалки в Симфоническом зале, выставил красный флаг на улицу и кричал «Да здравствует большевизм!». И на следующий день он повторил то же самое».  В городе Индианаполис  Есенин по прибытии на вокзал стал произносить речь, выйдя из вагона на перрон. Мэр Индианаполиса  не разрешил А.Дункан выступать, опасаясь её пламенных большевистских речей. Ей разрешили выступить под поручительство импресарио С.Юрока. Но Дункан была верна себе и выступила со страстной речью о советской России.  С.Юрок  неоднократно предупреждал Дункан, что она ставит под вопрос её дальнейшие выступления в США. Но успех балерины на американской сцене способствовал росту популярности самого С.Юрока, «босоножка» была его «золотой жилой» поэтому её турне по стране продолжалось. Импресарио вспоминал о приезде Сергея Есенина, Айседоры Дункан  и менеджера танцовщицы А.Ветлугина (В.И.Рындзюн) в город Мемфис. После того как  они поужинали в загородном ресторане, изрядно выпив запрещенного тогда алкоголя «Есенин, как водится, стал неуправляем, произошла шумная ссора, и Айседора с Ветлугиным взяли такси и уехали назад в город, оставив поэта в смокинге сидеть под проливным дождем.  Он вернулся в Мемфис пешком по колено в грязи и приполз в гостиницу утром очень запачканным». Взяв слово с А.Дункан о том, что она не будет говорить о политике со сцены, Юрок организовал два специальных танцевальных  концерта в Карнеги-холле вечером 14 и 15  ноября в музыкальном сопровождении русского симфонического оркестра под управлением дирижера Модеста Альшулера. Несмотря на то, что А.Дункан дала слово не говорить о советской России, она после финального танца подошла к рампе, поблагодарила присутствующих зрителей и сказала: «Вон там сидит мой менеджер, мистер Юрок. Он запретил мне говорить с вами. Если я осмелюсь произнести речь, он лишит меня права  выезда в Европу». Разъяренные поклонники таланта Айседоры Дункан выразили своё неудовольствие поведением импресарио, Сол Юрок был вынужден спешно уносить ноги через запасной ход в театре. С.Юрок в своих воспоминаниях пытался объяснить поведение Сергея Есенина в Америке, он считал, что «В Москве и везде в России он слыл великим Есениным, юным гением, новым Пушкиным. Даже сама Айседора преклонялась перед его нетленным даром.  Однако, в Берлине, в Париже, во всей Америке  —  кто когда-нибудь слышал о Есенине?  Там звучало только: Айседора, Айседора, одна Айседора…  Эгоист, избалованный обожанием русских, за границей он лишился  пьянящего публичного поклонения и становился всё ожесточеннее, чем дальше от Москвы оказывались они с Айседорой, тем всё более и более значимой для них двоих становилась её фигура.  Он страшно ревновал к известности  Айседоры, ревновал настолько, что отказывался  вообще признавать её за артистку». Солу  Юроку Сергей Есенин подарил книгу «Собрание стихов и поэм». (Берлин, 1922) с дарственной надписью. Через два года С.Юрок навестил А.Дункан, которая  предложила ему купить к неё законченную рукопись своих воспоминаний. «Дайте мне всего пятьсот долларов  —  и она ваша!  А ей нет цены!»- предложила А.Дункан, но Юрок от предложения отказался. В 1947 году Сол Юрок  опубликовал книгу «Импресарио», в которой, по мнению Г.Маквея,  о Есенине  написано  «довольно туманно и иногда неточно.  Есенин для него  —  «сумасшедший поэт Есенин», который  мучил А.Дункан «чередующимися чувствами любви и презрения».  В мемуарах С.Юрок использовал  необъективные материалы  газетных сообщений, что приводило  к необоснованным, а порой и нелепым  утверждениям, в том числе и в раскрытии причин трагической гибели С.Есенина. С 1956 года началась активная деятельность С.Юрока по восстановлению советско-американских  культурных связей. Юроку США были обязаны концертами таких советских исполнителей, как Давид Ойстрах и Игорь Ойстрах, Святослав Рихтер, Эмиль Гилельс, Владимир Ашкенази, Майя Плисецкая, Мстислав Ростропович, Ирина Архипова, Галина Вишневская, Рудольф Баршай, Бэла Руденко и многие другие, а также трупп МХАТа, Большого театра, хореографического ансамбля «Берёзка», Театра кукол Сергея Образцова и др. В свою очередь, в СССР благодаря усилиям Юрока приезжали с концертами Ван Клиберн, Исаак Стерн, Жан Пирс. Последним драгоценным приобретением Юрока был Рудольф Нуреев. По свидетельству Отиса Стюарта, биографа танцовщика, Сол, заключив с Рудольфом контракт, первым делом застраховал в компании Ллойда его ноги. 27 января 1972 года в Нью-Йорке члены организации «Лига защиты евреев» произвели взрыв бомбы в офисе С.Юрока в здании на 56-й улице. В результате взрыва пострадали 13 человек, погибла секретарша (Айрис Конес), ранения и ожоги получили сам Сол Юрок и девять его подчиненных. Лига защиты евреев ещё в 1970 году требовала чтобы Юрок разорвал контракты с советскими артистами. Поэт Евгений Евтушенко, бывший в Америке и посетивший офис после взрыва, написал:

Бедная Айрис, 
жертвою века
пала ты,
хрупкая,
темноглазая,
дымом задушенная еврейка,
словно в нацистской камере
газовой…
Сколько друзей,
Соломон Израилевич,
в офисе вашем
в рамках под стеклами!
И на полу —
Станиславский израненный,
рядом Плисецкая
полурастоптанная.
Там, где проклятая бомба
шарахнула,
басом рычит возле чьих-то
сережек
взрывом разбитый портрет
Шаляпина
с надписью крупной:
«тебе, Семенчик…»

Но бомбы экстремистов не могли остановить Юрока, летом 1973 года он снова в Москве, и к возвращению в сентябре у него в кармане был контракт на гастроли оперной труппы Большого театра в Метрополитен в 1975 году. Юрок написал воспоминания «Импресарио» (1946) и «Подарки Сола Юрока (1953). По книге «Импресарио» в 1953 году был снят фильм «Вечером мы поем». Пятого марта 1974 года импресарио Сол Юрок   умер в офисе Д.Рокфеллера в возрасте 85 лет, в процессе разработки концерта «Нуриев и друзья». Галина Вишневская написала о нем: «Со смертью великого артиста уходит его искусство, и заменить его невозможно. Так нельзя заменить и Юрока».

«Я не крестьянский поэт, не имажинист, а просто поэт»

Актер, режиссер, публицист Виктор Владиславович Шимановский (1890-1954) родился в Петербурге в семье кадрового военного. После окончания гимназии поступил на юридический факультет Петербургского университета, затем перешел на историко-филологический факультет, который закончил в 1916 году. Встреча с режиссером П.Гайдебуровым определила его будущую театральную карьеру. В.Шимановский вспоминал: «В сентябре 1916 года я вступил в труппу этого театра и, не имея никакого специального сценического образования, почти сразу занял положение, по современной терминологии, ведущего актера драмы. В театре Гайдебурова я пробыл с 1916 по 1924 годы. За этот период мною сыграно много самых разных образных ролей». С. Есенина с В.Шимановским, скорее всего, познакомил артист В.Чернявский в 1916 году. Знакомство переросло в дружбу. 26 октября 1917 года в клубе третьего Нарвского района Петрограда проводилось «Утро народных поэтов» с участием С.Есенина, А.Чапыгина, П.Орешина. Вступительное слово произнес В.Шимановский. Встречи С.Есенина с В.Шимановским проходили в 1918 году до отъезда поэта в Москву в помещении журнала «Наш путь», где редактором был Р.Иванов-Разумник, друг С.Есенина. С 1917 года В.Шимановский стал вести литературно-театральный раздел в газете левых эсеров «Дело народа». 31 августа 1918 года В.Шимановский вместе с актрисой Е.Головинской организуют «Рабочую драматическую студию» при Доме культуры и просвещения Северо-Западных железных дорог. Во время гражданской войны участники студии выезжали на Северный фронт, играли спектакли для красноармейцев. Встречи С.Есенина с В.Шимановским продолжались после возвращения поэта из-за рубежа в 1923 году. Осенью 1923 года С.Есенин побывал в студии В.Шимановского. Появление С.Есенина в студии поразило многих присутствовавших. С.Г.Вышеславцева вспоминала: «Он всех поразил и озадачил своим щегольским видом. Неужели это — поэт Есенин? Да это буржуй какой-то! — обменивались своими впечатлениями студийцы». 12 сентября 1923 года в петроградской «Красной газете» публикуется информация В.Шимановского об инсценировке поэмы «Пугачев» в руководимом им Самодеятельном театре. В середине октября 1923 года С.Есенин, находясь в Петрограде, читает перед труппой В.Шимановского драму «Пугачев» и предлагает поставить её на cцене Самодеятельного театра. Постановка не осуществилась. В январе 1924 года журнал «Жизнь искусства» сообщал о планировании постановки трагедии «Пугачев» С.Есенина в Центральной студии Губполитпросвета под руководством режиссера В.В.Шимановского. Во время поездки в Ленинград С.Есенин 15 апреля 1924 года выступал в доме «Самодеятельного» театра: «Преобладала публика — театральная молодежь нового призыва, Есенин сказал тогда: «Я не крестьянский поэт, не имажинист, а просто поэт». Читал он очень много, всё, что мог, с повторениями. Вечер превратился в настоящую бурю восторга по его адресу». С.Есенин не только читал «Пугачева», но и предложил коллективу театра сыграть его пьесу. С.Г.Вышеславцева вспоминала: «Именно этому молодому театральному коллективу Сергей Александрович предложил первому поставить своего «Пугачева» (не совсем так, первым был театр В.Мейерхольда — Э.Г.). К тому же у Шимановского появился замечательный по своим данным кандидат на роль Пугачева — талантливый самородок из крестьян-бедняков Курской области — Георгий Орлов, ставший через несколько лет солистом Театра оперы и балета имени Кирова». Постановку осуществить не удалось. В начале 1925 года «Дом самодеятельного театра» был переформирован в Государственный Агитационный театр. Управляющим театра и заведующим художественной частью назначается В.Шимановский. Позднее он работал художественным руководителем театра «Темп», затем главным режиссером Литературного театра. В.Шимановский совместно с С.Томским в 1936 году написал пьесу «Как закалялась сталь», которая была поставлена В.Шимановским. Перед войной руководил областным Художественным драматическим театром. Участник Великой Отечественной войны. С 1945 года — художественный руководитель Новгородского театра драмы. В 1950 году возвращается в Ленинград и до конца работал главным режиссером Ленинградского областного Малого драматического театра. Умер Виктор Владиславович Шимановский в 1954 году, похоронен в Ленинграде.

 

«Крестьянский Пушкин нашего века»

Киносценарист и режиссер Владимир  Захарович  Швейцер (1889-1971) родился в Баку. Учился в бакинской прогимназии Лаврова, затем в бакинском техническом училище. В 1907 году был вынужден с фальшивыми документами  бежать из Баку, где был одним из руководителей социал-демократического «ученического» комитета. В Бакинской большевистской организации, которой руководил Иосиф Джугашвили (в будущем Сталин), Швейцер был главным сочинителем листовок и прокламаций, проявив литературный талант. Этот дар и в Екатеринбурге помог ему стать ведущим фельетонистом города. Его рассказы, фельетоны, юморески отличались остроумием, раскованностью фантазии, добротный литературный языком, неожиданными поворотами сюжета. Писал он под псевдонимом «Володюша» или реже — «Вл. Ш». До прихода в кино занимался литературной работой, журналистикой, руководил театрами. С 1915 года В.Швейцер увлекся кино. Он пишет сценарии фильмов, дружит с Алексеем Толстым. С 1920 года он вновь живет в Баку. В 1924 году В.Швейцер работал режиссером Бакинского рабочего театра. Под псевдонимом «Пессимист» печатался в местных газетах.  О популярности имени Есенина рассказал в газете «Бакинский рабочий» (1924, 13 июня): «В вагоне, в духоте, в стуке, за ягодами, за молоком, за волчьей дорожной едой, по нашему старому обыкновению спорили. О боге, о футуризме, о теории  Шпенглера,  об индийском философе Махатме Ганди, о конструктивизме, о Японии, о Сергее Есенине и еще о множестве разных предметов». О приезде Есенина в Баку В.Швейцер  вспоминал: «Первый акт официального гостеприимства, оказанный Есенину в Баку, был одновременно трогательным и забавным. В случае обнаружения поэта вне дома в болезненном состоянии, лицам, коим сим ведать надлежит, предписывалось бережно доставлять его в  общежитие, где он жил тогда у Чагина. Предупредительная  эта мера оказалась излишней, а слухи о болезни Есенина сильно преувеличенными.  Для литературных околоточных того времени Есенин бы только «упадочным» поэтом, с сомнительным имажинистским прошлым.  Для «Бакинского рабочего» это был ценный постоянный сотрудник». 15 декабря 1924 года в «Бакинском рабочем» В.Швейцер  писал о поэме С.Есенина «Русь уходящая»: «Рифмованная политическая автобиография Есенина трогательна до грации. Это  —  лирика на тему о собственном советском паспорте, восхитительная по своей наивности… Есенин готов, пожалуй, признать СССР. Де-юре и де-факто. Но с очень существенными оговорками». В.Швейцер вместе с С.Есениным встречал 1 мая 1925 года на рабочем празднике в Балаханах. Об этом Швейцер писал: «Он (Есенин) переходил от группы к группе, оживленный, разговорчивый,  поднимая тосты за рабочих, принимая тосты за поэзию. Тонкие морщинки у щек изгладились, на бледные губы легла улыбка.  Казалось, Есенин, озябший в своем уединении, грелся среди людского множества, у праздничных костров человеческого тепла. Киров дружелюбным, умным, чуть насмешливым взглядом следил за весенним походом поэта в «массы». Поэму «Черный человек» В.Швейцер назвал «поэмой о смерти и покаянии» в духе Эдгара По. Известен автограф С.Есенина, сделанный им химическим карандашом на вырезке статьи «С.Есенин и СССР», опубликованной 15 декабря 1924 года в «Бакинском рабочем» под псевдонимом «Пессимист». На смерть Есенина В.Швейцер в очерке  «Песня» («Бакинский рабочий», 1925, 30 декабря)  писал о лирическом одиночестве Есенина. Утверждал, что новую Россию поэт «приветил ласковым, но отчужденным словом». Рассказывая об издательских планах Есенина, пришел к выводу: «Навсегда умолк рязанский соловей  —  золотоволосый крестьянский Пушкин нашего века!». В.Швейцер выступал  на траурном вечере памяти С.Есенина 4 января 1926 года  в помещении Бакинского рабочего театра, устроенном редакцией газеты «Бакинский рабочий. Он писал в бакинской газете «Труд» от 6 января 1926 года: «В прошлом году в Баку поэт уже угасал, угасала и его лирика.  И недавно присланные в Баку его новые стихи  —  «Черный человек»  —  были криком умирающего лебедя, спасти Есенина уже нельзя было».  В журнале   «Москва» (1964, № 2) В.Швейцер опубликовал мемуары «Этюды к портретам», в  которых  описал «бакинский период» биографии Сергея Есенина, его дружбу с Г.Якуловым, встречах с С.Кировым. В них автор писал: «Есенин  —  «человек песни». Человек на перекрестке двух эпох.  Свет и мрак жили рядом в этой противоречивой, болезненно-чувственной, болезненно-ранимой душе».  О своих бакинских встречах с Есениным В.Швейцер рассказал в очерке «Песня» (книга «Диалог с прошлым», М., 1976). В 1927 году В.Швейцер собрал лучшие свои рассказы последних лет в книжечке «Гоголевское», опубликованной в «Библиотечке журнала «Бегемот». Но многие сотни его рассказов остались только на страницах газет, и собрать их хотя бы в несколько сборников Швейцер так и не удосужился. С 1929 года В.Швейцер снова перебирается в Москву, заведует сценарным отделом «Межрабпомфильма», работает главным редактором «Союздетфильма». Среди написанных им сценариев — кинокомедия «Настоящий парень» (1934), памфлет «Марионетки» (1934). «Бесприданница» (1937), «Василиса Прекрасная» (1940), «Конек Горбунок» (1941). В годы Отечественной войны В.Швейцер жил в Ташкенте, где создал антифашистский фильм «Кащей Бессмертный» . Л.Зорин писал о Швейцере:«Он умел жить со вкусом и щедро тратил свой недюжинный темперамент на режиссуру, на драматургию, на кинематограф». Заслуженный деятель искусств Азербайджанской ССР Владимир Захарович Швейцер умер 27 февраля 1971 года.

 

«Может быть, завтра же ваш Маркс сдохнет»

Писатель и поэт Скиталец  (имя при рождении Степан Гаврилович Петров) (1869-1941) родился в селе Обшаровка, Самарского уезда, Самарской губернии в семье столяра. Учился в Самарской учительской семинарии, откуда был исключён за «неблагонадёжность». Принимал участие в революционном движении, в 1888, 1901, 1902 и 1905 годах подвергался арестам. С 1908 отошёл от революционной деятельности. С 1897 года сотрудничал в газете, в 1898 году познакомился с М.Горьким, который оказал на Скитальца большое влияние. Сотрудничал в «Самарской газете» в 1897-1900 годах и «Нижегородском листке» в 1900-1903 годах. Автор повестей «Октава» (1900), «Огарки» (1906), «Этапы» (1907). В начале века популярными были стихотворения Скитальца «Гусляр», «Колокол», «Колокольчики-бубенчики звенят» и др.  Скиталец был активным участником литературного кружка «Среда». В 1902-1907 годах вышли три тома произведений Скитальца, в 1912 — ещё три. В 1916-1919 годах вышло собрание сочинений в восьми томах. В начале Первой мировой войны отправился санитаром на фронт. Скиталец опубликовал несколько очерков и рассказов, в которых выступил с осуждением войны.  С.Есенин был знаком с произведениями Скитальца. Он писал Марии Бальзамовой в феврале 1914 года «… я печатаюсь под псевдонимом «Метеор». Возможно, что на выбор псевдонима повлиял рассказ Скитальца «Метеор». Скиталец положительно отнесся к Февральской революции, Октябрьскую революцию не принял. Скиталец писал, что познакомился с Есениным весной 1919 года. Он вспоминал: «Однажды в гостинице «Люкс» на Тверской у своего друга встретил юношу лет двадцати четырех, блондина среднего роста с коротко постриженными, густыми вьющимися волосами и синими глазами, смотревшими застенчиво и несколько исподлобья. Одет он был прилично, и, судя по отрывку разговора, занимался писательством, упоминая о своей книге. Фамилию его я пропустил мимо ушей — она мне ничего не говорила. Он скоро ушел, обещавшись зайти вечером. «Кто это?! — спросил я. — «Есенин — известный поэт. Не читали?» — «Нет». — «А вот у меня на столе его книжка». Я развернул маленькую книжонку и прочел первое стихотворение: оно, против желания, понравилось мне». Вечером Скиталец вновь встретился с Есениным у общего знакомого в гостинице, где поэт читал стихи. В завязавшемся разговоре Есенин кратко рассказал Скитальцу о себе, не очень удачно говорил о политике. В 1919 году Скиталец присутствовал на чтении Есениным поэмы «Марфа Посадница» в кабачке в Георгиевском переулке. 20 января 1920 года С.Есенин участвовал в диспуте в московском Политехническом музее о пролетарской поэзии. Он резко критиковал пролетарскую литературу. Так же резко отозвался о марксистской идеологии на заседании пролетарских писателей в Литературном отделе Наркомпроса в 1921 году. Скиталец в своих воспоминаниях описал эпизод, когда С.Есенин говорил: «Здесь говорили о литературе с марксистским подходом!… Никакой другой литературы не допускается! Это уже три года! Три года вы пишите вашу марксистскую ерунду! Три года вы молчали! Сколько же еще лет вы будете затыкать нам глотку? И на кой черт и кому нужен марксистский подход? Может быть, завтра же ваш Маркс сдохнет!» Г.Устинов вспоминал, что С.Есенин не любил Скитальца. «За что? — писал он. — Трудно сказать. Он просто не любил этого громадного, мрачного и скрытного человека». В 1921 году Скиталец эмигрировал в Китай. С 1922 года жил в Харбине, но не терял связь с родиной, продолжая печататься в «Красной Нови» и «Новом мире». 2 апреля 1926 года в харбинской газете «Русское слово» напечатал очерк Скитальца «Есенин». 17 июня 1934 года он  вернулся в Москву. Неоднократно встречался с М.Горьким, занимался литературной и общественной деятельностью. Принимал участие в работе Первого съезда советских писателей (без права решающего голоса). Скиталец — автор романа «Дом Черновых» (1935), исторического сказа «Кандалы» (1940), очерков о М.Горьком. Умер Скиталец (Степан Гаврилович Петров) 25 июня 1941 года. Похоронен на Введенском кладбище в Москве.

 

Старейшина советской литературы

Писательница Мариэтта Сергеевна Шагинян (1888-1982) родилась в семье доктора медицины, приват-доцента Московского университета. Училась в гимназии Ржевской. Литературной деятельностью занималась с 1903 года. Начинала с символистских стихов. В 1906-1915 годах сотрудничала в московской печати. Первая книга стихов Мариэтты  «Первые встречи» была издана в 1909 году. Но настоящий успех имел второй сборник стихов, «Orientalia», который вышел в 1912 году и выдержал несколько изданий. В 1912 году окончила историко-философский факультет Высших женских курсов В.И.Герье. В том же году побывала в Санкт-Петербурге, познакомилась и сблизилась с З.Гиппиус и Д.Мережковским. Автор книг «О блаженстве имущего. Поэзия З.Н.Гиппиус» (1912) «Orientalia» (1913), книга рассказов «Узкие врата» (1914), «Две морали» (1914), «Семь разговоров» (1915). В то время публика ставила её выше тогдашней Марины Цветаевой. В 1912-1914 изучала философию в Гейдельбергском университете.  В 1915 году С.Есенин и М.Шагинян  публиковались в журнале «Северные записки», в  сборнике «Весенний салон поэтов» (1918).  В 1915-1918 годах жила в Ростове-на-Дону, преподавала в местной консерватории эстетику и историю искусств, была корреспондентом газет «Приазовский край», «Черноморское побережье», «Трудовая речь», «Ремесленный голос», «Кавказское слово», «Баку». В 1920 году М.Шагинян, А.Ахматова,  М.Цветаева и другие  поэты  входили в литературную группу «интимисты». С 1921 года Мариэтта Шагинян работает в Петро­ граде, в издательстве «Всемирная литература», которым руководил М.Горький, начинает активно сотрудничать в газетах и журналах. 27 декабря 1921 года М.Шагинян в петроградской газете «Жизнь искусства» в статье «Литературный дневник: Пролетарская культура» писала: «Изящная книжка Ильи Ионова, как я уже сказала, стоит особняком…  В манере письма он  —  старовер и не стыдится этого… Над языком он тоже не проделывает насилий, и этот «свой  язык  -свеж у него неподдельно, не «под Есенина». В 1922-1923 годах Шагиняннаписала и выпустила повесть «Перемена». Максим Горький писал Вениамину Каверину: «За её роман «Перемена» ей следовало бы скушать бутерброд с английскими булавками». Осенью 1923 года С.Есенин на книге М.Шагинян «Литературный дневник», вышедшей в издательстве «Круг», ставит свою фамилию на обложке.  Книга сохранилась в архиве Галины Бениславской. 24  мая 1924 года М.Шагинян, как и С.Есенин, подписала коллективное письмо в Отдел печати ЦК РКП с требованием оградить писателей-попутчиков, своим творчеством поддерживающих Советскую Россию, от необоснованных критических нападок со стороны журнала «На посту». В 1922-1948 годах работала специальным корреспондентом газеты «Правда» и одновременно несколько лет специальным корреспондентом газеты «Известия». В 1927 году переехала в Армению, где прожила пять лет. С 1931 года жила в Москве. М.Шагинян   издала несколько сборников своих очерков, опубликовала роман «Гидроцентраль» (1930-1931), романы-хроники ленинской тематики.  Переводила художественные произведения писателей и поэтов Кавказа. В 1934 году на Первом съезде советских писателей была избрана членом правления СП СССР. В годы Великой Отечественной войны Мариэтта Шагинян свой талант целиком посвящает публи­цистике. Писательница выступает и в затемнённых городах, и в глубоком тылу, на заводах, в рабочих клубах, даже в залах московского метро в часы бомбежек. Мариэтта Шагинян в годы войны спасла жизнь дочери Сергея Есенина Татьяне и членов её семьи. Об этом факте известно из материалов архива Г.А.Бешкарева. Он писал: «Спасением для семьи стало появление в Ташкенте писательницы Мариэтты Шагинян, присланной по специальному заданию Сталина. С Сергеем Есениным её связывала давняя дружба, Шагинян знала, что дочь его в Ташкенте, и взялась её разыскивать. Но нашла лишь её мужа, кормившего в холодном сарае младшего сына размоченным в воде и завёрнутым в марлю наподобие соски хлебным мякишем… Из этого «дома» Шагинян отправилась напрямую к первому секретарю ЦК Компартии Узбекистана Юсупову, хорошо осведомлённому о её особой миссии… Уже на следующий день Владимира с детьми переселили из сарая в двухкомнатную квартиру. Нашла она в больнице и Татьяну, принеся с собой продукты для неё из цековского буфета. Шагинян добилась для Татьяны и Владимира литерных академических пайков и помогла Татьяне получить место литсотрудника в редакции республиканской газеты «Правда Востока», а её мужу работу по специальности. Так относительно благополучно завершился этот тяжелейший период их жизни». В годы Великой Отечественной войны М.Шагинян опубликовала книгу публицистических статей «Урал в обороне» (1944). Перу М.Шагинян принадлежат работы, посвящённые творчеству Т.Шевченко, И.Крылова, И.Гёте, Низами и др. В конце жизни написала мемуары «Человек и время». М.Шагинян опубликовала свыше 70 книг романов, повестей, рассказов, очерков, стихов и около 300 печатных листов статей, рецензий, докладов. Герой Социалистического Труда, член-корреспондент АН Армянской ССР, лауреат Сталинской и Ленинской премий, доктор филологических наук Мариэтта Сергеевна Шагинян умерла 20 марта 1982 года в Москве. Похоронена на Армянском кладбище (филиал Ваганьковского кладбища).

«Очень недурные стишки. Искра есть»

Поэт и драматург Фёдор Сологуб  (настоящее имя Фёдор Кузьмич Тетерников) (1863-1927) родился в Санкт-Петербурге в семье портного (бывшего крестьянина Полтавской губернии). Свой поэтический дар будущий писатель ощутил в возрасте двенадцати лет, а первые, дошедшие до нас законченные стихотворения, датируются 1878 годом. В тот же год Фёдор Тетерников поступил в Санкт-Петербургский учительский институт,  в 1902 году окончил его и 25 лет преподавал математику в школах. Первые стихи напечатал в 1884 году. Ф.Сологуб входил в группу символистов «старшего поколения». С.Есенин был хорошо знаком с поэзией Ф.Сологуба. 29 октября 1914 года цитировал Марии Бальзамовой строки из стихотворения Ф.Сологуба «Когда я в бурном море плавал…»:

Хулу над миром я восставлю,
Соблазняя соблазню.

Под этими строками Есенин дописал «Это сологубовщина — мой девиз». С.Есенин познакомился с Ф.Сологубом во время первого приезда в Петроград в марте 1915 года. 28 марта 1915 года Есенин присутствовал на вечере современного искусства «Поэты — воинам» в пользу лазарета деятелей искусств, на котором, как вспоминал В.Чернявский, «седовласый Ф.Сологуб, явясь публике в личине добродушия, славословил «Невесту — Россию». Личная встреча состоялась в конце марта — начале апреля. Фёдор

Сологуб со своим обычным надменно-брюзгливым выражением «каменного» лица, как его называл Розанов «кирпич в сюртуке» рассказывал в редакции журнала «Новая жизнь» о юном крестьянском поэте Сергее Есенине, который приходил к нему представляться. Эту встречу описал поэт Г.Иванов: «Смазливый такой, голубоглазый, смиренный, — неодобрительно описывал Есенина Сологуб. – Потеет от почтительности, сидит на кончике стула — каждую минуту готов вскочить. Подлизывается напропалую: — Ах, Федор Кузьмич! — Ох, Федор Кузьмич! — и всё это чистейшей воды притворство! Льстит, а про себя думает — ублажу старого хрена, — пристроит меня в печать. Ну, меня не проведешь, — я этого рязанского теленка сразу за ушко да на солнышко. Заставил его признаться и что стихов он моих не читал, и что успел до меня уже к Блоку и Мережковским подлизаться, и насчет лучины, при которой якобы грамоте обучался, — тоже вранье. Кончил, оказывается, учительскую школу. Одним словом, прощупал хорошенько его фальшивую бархатную шкурку и обнаружил под шкуркой настоящую суть: адское самомнение и желание прославиться во что бы то ни стало. Обнаружил, распушил, отшлепал по заслугам — будет помнить старого хрена!.. И тут же, не меняя брюзгливо-неодобрительного тона, Сологуб протянул редактору («Свободного журнала») Н.А.Архипову тетрадку стихов Есенина. «Вот. Очень хорошие стишки. Искра есть. Рекомендую напечатать — украсят журнал. И аванс советую дать. Мальчишка все-таки прямо из деревни — в кармане, должно быть, пятиалтынный. А мальчишка стоящий, с волей, страстью, горячей кровью. Не чета нашим тютькам из «Аполлона» …». Рюрику Ивневу запомнилось другое мнение Ф.Сологуба о С.Есенине: «Я отношусь недоверчиво к талантам, которые не прошли сквозь строй унижений и оскорблений непризнания. Что-то уж больно подозрителен этот легкий успех!». В конце 1915 года на квартире Ф.Сологуба С.Есенин по просьбе хозяина читал стихи после выступления В.Маяковского. Здесь же состоялось знакомство Есенина и Маяковского. В рождественском номере «Биржевых ведомостей» от 25 декабря 1915 года среди опубликованных стихов и рассказов многих писателей и поэтов публикуются стихотворения С.Есенина «Край родной» и Ф.Сологуба рассказ «Солнышко»:

Край родной» [С.Есенин, 1914]

Край любимый! Сердцу снятся
Скирды солнца в водах лонных.
Я хотел бы затеряться
В зеленях твоих стозвонных.

По меже, на переметке,
Резеда и риза кашки.
И вызванивают в четки
Ивы — кроткие монашки.

Курит облаком болото,
Гарь в небесном коромысле.
С тихой тайной для кого-то
Затаил я в сердце мысли.

Все встречаю, все приемлю,
Рад и счастлив душу вынуть.
Я пришел на эту землю,
Чтоб скорей ее покинуть.

15 апреля 1916 года С.Есенин и Ф.Сологуб выступали на «Вечере современной поэзии и музыки» в петроградском Концертном зале Тенишевского училища. 13 апреля 1917 года на «Вечере свободной поэзии» С.Есенин читал поэму «Марфа Посадница», а Ф.Сологуб стихотворения 1905 и 1917 годов. 8 февраля 1917 года С.Есенин и Н.Клюев читали стихи на литературно-художественном собрании в квартире Ф.Сологуба. Присутствовавший художник Е.А.Сомов писал: «Был Клюев, мужицкий поэт, в поддёвке и косоворотке, со своим другом Ясениным… Друг очень молод, солдат с личиком амура или зефира. Оба читали добротные, но очень чуждые стихи». После Октябрьской революции Ф.Сологуб, Д.Мережковский и З.Гиппиус  заняли  антисоветскую  позицию.  А.Мариенгоф вспоминал, как С. Есенин негодовал: «Ух, уж и ненавижу я всех этих Сологубов с Гиппиусихами!». В январе 1921 года историк русской поэзии И.Н.Розанов, размышляя об «Исповеди хулигана», «Сорокоусте» и других произведениях Сергея Есенина, стал при сравнении приводить Сологуба: « Есенин, как и Сологуб, кухаркин сын! Но оба из недр! Как декаденство русское нужно изучать не на В.Брюсове первых годов или З.Гиппиус, а в Сологубе, где оно проявилось сильнее, так и поэзию революционных годов — не на пролетарских поэтах, не на Маяковском, а на Есенине».

Война и революции 1917 года отодвинули творчество Сологуба далеко на задний план. Падению его славы и престижа способствовали его обильные ура-патриотические журнальные стихи. Художественным фактором творчества Сологуба является презрительное отношение к жизни. Оно приводит его к культу смерти, исчезновения; жизнь всё более и более представляется путём страдания. Критик Юрий Стеклов считает, что творчество Сологуба — «кладбищенская философия», а писатель Илья Эренбург считает Сологуба — певцом «мёртвых и навек утомлённых миров». В 1920-е годы Ф.Сологуб обращался в правительство с просьбой о выезде за границу. Его мечтой было уехать из советской России, где господствовали, по его выражению, «очеловеченные звери». Сологуб писал:

Снова саваны надели
Рощи, нивы и луга.
Надоели, надоели
Эти белые снега,

Эта мертвая пустыня,
Эта дремлющая тишь!
Отчего ж, душа — рабыня,
Ты на волю не летишь,

К буйным волнам океана,
К шумным стогнам городов,
На размах аэроплана,
В громыханье поездов,

Или, жажду жизни здешней
Горьким ядом утоля,
В край невинный, вечно — вешний,
В Элизийския поля?

Разрешение на эмиграцию Ф.Сологуб в 1921 году получил, отчасти и потому, что его жена переводчица и критик Анастасия Чеботаревская была близкой родственницей наркома просвещения Анатолия Луначарского. Но отъезд не состоялся из-за трагической гибели жены, которая бросилась в Неву с Тучкова моста. Фёдор Сологуб остался в СССР и продолжал плодотворно трудиться, он издаёт книги «Небо голубое» (1921), «Одна любовь» (1921), «Свирель» (1922), «Соборный благовест» (1922), «Чародейская чаша» (1922), «Великий благовест» (1923). Готовил он к печати «Полное собрание стихотворений». 2 октября 1922 года в газете «Новое русское слово» при публикации стихотворений Ф.Сологуба проводилась параллель с творчеством С.Есенина: «Его (Сологуба — Э.Г.) темы — не кровь, не призывы, не есенинский перегар черноземного навоза, не грубый красноармейский хохот и не возвеличивание хаоса. Его темы — небо голубое, …  утешительные ночи, милая Волга». Литературные критики находили много общего в стихотворении Есенина «Я снова здесь, в семье родной» и стихотворении Ф.Сологуба «Узнаёшь в тумане зыбком»:

«Я снова здесь, в семье родной» [Сергей Есенин, 1916]

Я снова здесь, в семье родной,
Мой край, задумчивый и нежный!
Кудрявый сумрак за горой
Рукою машет белоснежной.

Седины пасмурного дня
Плывут всклокоченные мимо,
И грусть вечерняя меня
Волнует непреодолимо.

Над куполом церковных глав
Тень от зари упала ниже.
О други игрищ и забав,
Уж я вас больше не увижу!

В забвенье канули года,
Вослед и вы ушли куда-то.
И лишь по-прежнему вода
Шумит за мельницей крылатой.

И часто я в вечерней мгле,
Под звон надломленной осоки,
Молюсь дымящейся земле
О невозвратных и далёких.

«Узнаёшь в тумане зыбком» [Фёдор Сологуб, 1920]

Узнаёшь в тумане зыбком
Всё, чем сердце жило прежде,
Возвращаешься к улыбкам
И к мечтательной надежде.

Кто-то в мочки пару серег,
Улыбаясь, продевает
И на милый, светлый берег,
Тихой песней призывает,

Посидеть на куче брёвен,
Где тихонько плещут волны,
Где песочный берег ровен,
Поглядеть рыбачьи чёлны,

Рассказать, чем сердце жило,
Чем болело и горело,
И кого оно любило,
И чего оно хотело.

Ты мечтаешь, хоть недолго,
О далёкой, об отцветшей.
Имя сладостное Волга
Сходно с именем умершей.

В тихий день воспоминанья
Так утешны эти дали,
Эти бледные мерцанья,
Эти мглистые вуали.

Вскоре Фёдор Сологуб попал в опалу, за три года до смерти, его произведения перестали печатать, он продолжал писать, но всё «в стол». Чтобы продолжать активную литературную деятельность в таких условиях, Сологуб с головой ушёл в работу петербургского Союза писателей(в январе 1926 года Сологуб был избран председателем Союза).   В 1925-1926 годах Сологуб написал около дюжины антисоветских басен, которые читались только в узком кругу. По свидетельству литературоведа и критика Р.Иванова-Разумника, Сологуб до конца дней своих люто ненавидел советскую власть, а большевиков не называл иначе, как «тупоголовые». Он демонстративно отказался от новой орфографии и нового летоисчесления в творчестве и личной переписке. В последние годы Ф.Сологуб занимался переводами Вольтера, Мопассана, «Кобзаря» Т.Шевченко. Умер Фёдор Сологуб 5 декабря1927 года. Был похоронен на Смоленском православном кладбище рядом с могилой Анастасии Чеботаревско й.

«Есенин был человек с очень нежной душой»

Партийный и государственный  деятель, литературовед, искусствовед, критик, драматург и переводчик Анатолий Васильевич Луначарский (1875-1933) родился в Полтаве в семье чиновника. Образование получил в первой киевской гимназии. С 15 лет усердно изучал марксизм, проводил  пропагандистскую работу среди рабочих и ремесленников. Поступил в Цюрихский университет, где слушал курс философии и естествознания под руководством Рихарда Авенариуса. Луначарский активно изучал труды Карла Маркса и Фридриха Энгельса, а также работы французских философов-материалистов. В это же время он продолжал более глубокое изучение марксизма под руководством   ПавлаАксельрода  иотчасти   Георгия Плеханова. С 1897 года Луначарский  профессиональный  революционер, он подвергался  арестам  и ссылкам. В 1903 году, после раскола партии, Луначарский стал большевиком .С 1904 года —  видный  деятель  партии большевиков, сблизился с Александром Богдановым и Владимиром Лениным; под руководством последнего участвовал в борьбе с меньшевиками — Юлием Мартовым, Фёдором Даном и др. Участвовал в работе III съезда РСДРП (1905), где выступил с докладом о вооружённом восстании, а также в работе и IV съезда РСДРП (1906). Луначарский входил в состав редколлегий газет «Вперед» и «Пролетарий». После Октябрьской революции с 1917 года по 1929 год Луначарский был народным комиссаром  просвещения. С.Есенин и А.Луначарский были виртуально знакомы друг с другом с 1918 года. Вероятно, поэт впервые услышал выступление А.Луначарского на митинге «Интеллигенция и народ» 3 января 1918 года в зале Армии и Флота в Петрограде. На этом митинге выступали также Александр Блок, Сергей Есенин и Рюрик Ивнев. После переезда в Москву встречи С.Есенина и А.Луначарского стали частыми. Оба принимали участие в работе первого Всероссийского съезда советских журналистов (13–16 ноября 1918 года). 16 декабря 1918 года Коллегия Наркомпроса под председательством А.Луначарского утверждает Устав Профессионального союза поэтов. А.Луначарского избирают почетным председателем. 13 апреля 1919 года А.Луначарский в «Известиях ВЦИК» публикует письмо, в котором выразил свое несогласие с деятельностью Московского союза советских журналистов. При обсуждении этого письма в Союзе журналистов С.Есенин был единственным, кто воздержался от голосования за резолюцию, осуждающую Наркомпрос и позицию А.Луначарского. С.Есенин и А.Луначарский могли встречаться на поэтических вечерах во Дворце искусств народного комиссариата по просвещению. Одно из публичных выступлений С. Есенина во «Дворце Искусств» состоялось 1 мая 1919 года на вечере поэтов, посвященном «Празднику труда». А.Луначарский всячески старался поддерживать новые литературные течения, за что в печати подвергается критике. Так в газете «Коммунар» от 11 марта 1919 года критик Л.Левин в статье «Футуристы и революция» упрекал наркома за то, что он «связался со всей этой футуристической (и имажинисткой) нечистью», тогда как в стране рождается «настоящее пролетарское, здоровое, чистое, солнечное искусство». Луначарский старался не обращать внимания на подобные выпады и продолжал  сотрудничать с поэтами, прозаиками, драматургами, режиссерами разных школ и направлений. В августе 1919 года С.Есенин избирается в члены Президиума Союза поэтов. Его приглашают на совещание в Наркомпрос с участием А.Луначарского и М.Горького по поводу создания информационного журнала для центра и провинции. Он был включен в состав литературной секции агитпоезда им. Луначарского. По инициативе С.Есенина составляется «Устав Ассоциации вольнодумцев в Москве», который получил одобрение наркома, о чем свидетельствует его резолюция на документе: «Подобные общества в Советской России в утверждениях не нуждаются. Во всяком случае, целям Ассоциации я сочувствую и отдельную печать разрешаю иметь. Народный  Комиссар по Просвещению А.Луначарский. 24. 1Х. — 19 г.». О поэзии С.Есенина А.Луначарский почти не писал, но он ценил творчество Есенина как талантливого «крестьянского поэта», предостерегая его  от влияния «имажинистских вывертов». Впервые имя поэта встречается в статье А.Луначарского в статье «Новая поэзия» в издании «Известия» ВЦИК» за 27 ноября 1919 года, в которой он выступил против приклеивания молодой поэзии революционной поры ярлыка «поэзия варваров». Луначарский писал: «Я, конечно, не выдаю «поэзию варваров» за перлы создания, но и положительно утверждаю, что в революционной поэзии России имеется настоящая сила, настоящий красный звон, настоящий пафос, настоящее новое слово». Перечислив проявивших себя пролетарских поэтов, нарком просвещения считал, что «большим украшением «поэзии варваров» является группа крестьянских поэтов: Клюев, Есенин, Орешин». При этом критик отмечал, что для С.Есенина важна только «виртуозность слов и порою всякие довольно безвкусные имажинистские выверты и дерзновения». Луначарский писал об изданном в Иваново-Вознесенске сборнике стихов «Крылья свободы» (1919), в котором приняли участие как крестьянские поэты —  Н.Клюев, С.Есенин, П.Орешин, так и пролетарские поэты. Автор отметил, что их стихотворения «в большинстве случаев весьма недурны и почти сплошь аффектны для декламации и пения». О том, что между поэтом и наркомом сложились добрые отношения, свидетельствует тот факт, что при задержании С.Есенина 19 октября 1920 года ВЧК, он на протокольный вопрос, кто может поручиться в его благонадёжности, незамедлительно ответил, что «товарищ Луначарский и целый ряд других общественных деятелей». Более того нарком отправил 3 ноября 1920 года письмо в ВЧК Ксенофонтову, в котором считал, что весь этот инцидент вызван «ложным доносом» и просил освободить задержанных. 6 декабря 1920 года в зале Московской Консерватории состоялся поэтический вечер «Россия в грозе и буре». В организации вечера принимал участие С. Есенин. Р. Ивнев вспоминал: «…Есенин и я начали вести переговоры с теми поэтами,  которых мы считали нужным привлечь, независимо от школ и направлений. Я предложил назвать этот вечер «Россия в грозе и буре». Это название, на мой взгляд, оправдывало участие поэтов разных направлений. Название Есенину очень понравилось. Поддержал он и мое намерение пригласить на вечер А.В.Луначарского. На другой день я пошел к Анатолию Васильевичу. Он одобрил нашу идею и охотно дал согласие произнести вступительную речь». Творческая интеллигенция  всегда искала поддержку у наркома просвещения. Поэты имажинисты не упускали случая воспользоваться благосклонностью к ним Луначарского. Так 5 марта 1920 года  С.Есенин, В.Шершеневич и А.Мариенгоф направили наркому письмо, в котором указывали, что поэзия имажинистов «подвергается жестокой и безответной критике», а поэтам создаются всяческие препятствия в издании книг со стороны Госиздата, поэтому им нужна не материальная, а моральная поддержка со стороны государства. Поэты-имажинисты  обещали, что они готовы «работать и искать, и будем это делать до тех пор, пока наш путь не станет путем общим, пока имажинизм, этот ренессанс искусства, не откроет ключом Марии дверь в новый золотой век искусства». В случае неполучения поддержки С.Есенин, В.Шершеневич, А.Мариенгоф  ультимативно заявили: «Но если мы действительной не только ненужный, но чуть ли не вредный элемент в искусстве, как это пишут тт. критики и работники, если наше искусство не только вредно, но даже опасно Советской республике, если нас необходимо лишить возможности печататься и говорить, то мы вынуждены просить Вас о выдаче нам разрешения на выезд из России, потому что мы желаем работать и работать так, как это велит наше искусство, не поступаясь ни одним лозунгом имажинизма, этого поэтического учения, которое для нас является единственно приемлемым». А.Луначарский направил письмо заведующему Госиздатом В.В.Воровскому, который сообщил, что жалобы имажинистов преувеличены, что они только должны печатать свои книги после объединения в свой кооператив. Этот ответ А.В.Луначарский переадресовал поэтам-имажинистам Рекомендациями поэты воспользовались, учредив кооперативное издательство «Имажинисты». 14 декабря 1920 года С.Есенин, Р.Ивнев и А.Мариенгоф подали А.Луначарскому заявление, в котором просили разрешения выехать  в Эстонию и Латвию на два месяца «в целях пропаганды современного революционного искусства посредством устройства вечеров, лекций, концертов». 21 декабря 1920 года С.Есенин и Р.Ивнев вновь обратились с заявлением: «Дорогой Анатолий Васильевич! Зная по опыту то исключительное благожелательное отношение, которое Вы проявляете к поэтам, мы заранее уверены, что Вы всемерно поддержите наше ходатайство о поездке в Эстонию и проведете нашу командировку через все могущие встретиться препятствия». Поездка по разным причинам не состоялась. Личные отношения поэта и наркома были дружественными, доверительными. Р.Ивнев вспоминал, что нарком А.Луначарский «умел всё понимать и чувствовать! А к Есенину и ко мне он относился с каким-то трогательным вниманием» А.Луначарский оказывает помощь «Ассоциации Вольнодумцев» по устройству литературных вечеров в Политехническом музее. Такой вечер состоялся 17 февраля 1921 года с участием С.Есенина, Ф.Сологуба, Б.Пастернака и др. Благодарный С. Есенин на подаренной наркому книге «Трерядница» написал: «Анатолию Васильевичу Луначарскому с признанием и уважением. Вождь имажинизма С. Есенин. 1921». В апреле 1921 года С.Есенин дарит наркому книгу «Исповедь хулигана» с автографом: «Анатолию Васильевичу Луначарскому с глубоким уважением к нему. С. Есенин». Но отношение наркома просвещения к поэтам-имажинистам начинают давать трещину после публикации в «Правде» 1 декабря 1920 г. письма ЦК РКП(б) «О пролеткультах». В нём отмечалось, что в области искусства за три послеоктябрьских года много было засорено и требует сейчас настойчивого «пересмотра и чистки». Этот «пересмотр и чистку» имажинисты одними из первых испытали на себе. В атаку на наркома просвещения пошла тяжёлая партийная артиллерия. В.Ленин в статье «О работе Наркомпроса», опубликованной в «Правде» 7 февраля 1921 года, подверг критике деятельность А.Луначарского.   13 февраля 1921 года в «Правде» Н.Крупская в статье «Главполитпросвет и искусство» упрекнула А.Луначарского за то, что «Наркомпрос не сумел сделать из искусства могучего орудия воспитания коммунистических чувств». Критика отразилась на отношении наркома к имажинистам. Эмигрантская пресса также не могла остаться в стороне от резкой критики наркомата просвещения. В эмигрантской газете «Эхо» появился фельетон некого А.Бухова «Жруще-Ржущие», в котором подверглись осмеянию стихи некоторых поэтов, напечатанных в коллективном сборнике «Поэзия большевистских дней». Автор фельетона высмеивает некоторые строки из поэмы С.Есенина «Инония» и стихотворения «России» А.Мариенгофа, делая в заключении  вывод: «Неужели же только для того, чтобы узаконить такую поэзию, большевикам понадобилось выгнать всех русских поэтов из России?». Резко отношение наркома к поэтам-имажинистам изменилось с выходом в свет, изданного в январе 1921 года в издательстве «Имажинисты», поэтического сборника «Золотой кипяток», включавшего стихотворения С.Есенина, В.Шершеневича и поэму А.Мариенгофа. Сборник привлёк пристальное внимание чиновников от культуры. 30 марта 1921 года Главный политико-просветительный  комитет обсудил вопрос «О сборнике порнографических стихотворений «Золотой кипяток» Есенина, Мариенгофа, Шершеневича». Было принято решение о привлечении к строгой ответственности авторов сборника. 14 апреля 1921 года А.Луначарский, ознакомившись с книгой, опубликовал в «Известиях ВЦИК» письмо, в котором  выразил свое негативное отношение к имажинистам: «Как эти книги, так и всё другое, выпущенное за последнее время так называемыми имажинистами, при несомненной талантливости авторов, представляют собой злостное надругательство и над собственным дарованием, и над человечеством, и над современной Россией. Книги выходят эти нелегально, т.е. бумага и типографии достаются помимо Гос. издательства незаконным образом. Главполитпросвет постановил расследовать и привлечь к ответственности людей, способствовавших появлению в свет и распространению этих позорных книг. Так как союз поэтов не протестовал против этого проституирования таланта, вывалянного предварительно в зловонной грязи, то я настоящим публично заявляю, что звание председателя Всероссийского союза поэтов с себя слагаю. А.Луначарский». Но на этом Луначарский в недавнем прошлом благоволивший поэтам-имажинистам не успокоился. В статье «Свобода книги и революция» опубликованной в журнале «Печать и революция»  А.Луначарский продолжал имажинистов называть шарлатанами, «желающими морочить публику», отмечая, что и среди имажинистов «есть талантливые люди, но которые как бы нарочно стараются опаскудить свои таланты». Естественно на такие оскорбительные обвинения С.Есенин, А.Мариенгоф и В.Шершеневич с раздражением ответили критику: «В № 1 «Печать и революция» А.В.Луначарский в своей статье назвал имажинистов — «шарлатанами, желающими морочить публику». Ввиду того, что вышеназванный критик и народный комиссар уже неоднократно бросает в нас подобными голословными фразами, центральный комитет имажинистского ордена считает нужным предложить: 1. Наркому Луначарскому — или прекратить эту легкомысленную травлю целой группы поэтов-новаторов, или, если его фраза не только фраза, а прочное убеждение, — выслать нас за пределы Советской России, ибо наше присутствие здесь в качестве шарлатанов и оскорбительно для нас, и не нужно, а может быть, и вредно для государства. 2. Критику же Луначарскому — публичную дискуссию по имажинизму, где в качестве компетентных судей будут приглашены проф. Шпет, проф. Саккулин и др. представители науки и искусства. Мастера ЦК ордена имажинистов. Есенин, Мариенгоф, Шершеневич». А.Луначарский в ноябре 1921 года в журнале «Печать и революция» ответил: «Критик Луначарский отвечает поэтам-имажинистам, что считает себя вправе высказывать какие угодно суждения о каких угодно поэтах или группах их, предоставляя таким поэтам или группам, или критикам и ученым, являющимся их поклонниками, защищать их в печати. Ни в какой публичной дискуссии критик Луначарский участвовать не желает, так как знает, что такую публичную дискуссию господа имажинисты обратят еще в одну неприличную рекламу для своей группы. Нарком же Луначарский, во-первых, не имеет права высылать не нравящихся ему поэтов за пределы России, а, во-вторых, если бы и имел это право, то не пользовался бы им. Публика сама скоро разберется в той огромной примеси клоунского крика и шарлатанства, которая губит имажинизм, по его мнению, и от которой, вероятно, вскоре отделаются действительно талантливые члены «банды».  Нарком по просвещению А.Луначарский». М.Ройзман вспоминал, что, прочитав этот ответ наркома, «Есенин стукнул кулаком по столу: «То мы шарлатаны, то мы рекламисты. А кто за нас стихи пишет?». Возмущенные имажинисты в знак протеста ночью некоторые улицы Москвы переименовали и назвали своими  фамилиями. О возникшем конфликте в российской и зарубежной прессе была опубликована заметка «Луначарский и имажинизм», в которой утверждалось, что «между А.В.Луначарским и имажинистами полный разрыв». Свое отношение к имажинистам Луначарский выразил в опубликованной в Германии на немецком языке статье «Очерк русской литературы революционного времени». Он писал: «О так называемых имажинистах, этих дошедших до полного абсурда выродках футуризма, говорить не стоит. На свет их кабацкого фонаря слеталась и талантливая молодежь, но можно надеяться, что кое-кто из них еще выберется из этого болота. Несколько слов всё же нужно сказать особо о Есенине. Есенин вместе с другим заслуживающим внимания поэтом — Клюевым начинал свой путь как убежденный крестьянский поэт, и тогда он был интересен, светел и талантлив. Потом он стал имажинистом. Нельзя отрицать, что, несмотря на имажинизм, несмотря на моментализм, несмотря на погоню за эффектами, у Есенина сквозь пеструю оболочку его «манерности» просвечивает подлинный поэт. К сожалению, раннюю славу, этот яд для молодого писателя, следует приписать не едва просвечивающему дарованию, а именно внешне хорошего паясничества. Однако несомненно, что рано или поздно Есенин найдет в себе силы отбросить якобы современную маску и отречься от своей славы, — тогда от него и можно будет ждать больших свершений. В его крайне неудавшемся «Пугачеве» среди всяческих острых словечек и вывертов, частью забавных и милых, частью вымученных и скучных, иногда пробивается недвусмысленная романтическая искренность, часто напоминающая, к сожалению, визг побитого щенка. Как бы то ни было, именно эта чувствительность может спасти Есенина. Если эта эмоциональность победит хулиганские тенденции и погоню за дешевыми эффектами, как раз она может развиться в подлинную, вполне современную романтику». Луначарский, вероятно, лелеял надежду заманить Есенина в новую  советскую идеологию. Поэт Ю.Трубецкой считал, что «всякие Ивневы, Мариенгофы — по существу совершенно бездарные, но нагло фиглярничавшие, выдвигали подлинного поэта, Есенина, как своего «премьера». Ибо раздутый ими «имажинизм» без Есенина был бы только мыльным пузырем. Комиссариат просвещения, возглавляемый бездарным плагиатором и наркоманом Луначарским, предполагал сделать из Есенина пролетарского поэта, «певца Советов». 17 марта 1922 года С.Есенин подал заявление А.Луначарскому: «Прошу вашего ходатайства перед  Наркоминоделом о выдаче мне заграничного паспорта  для поездки  на трехмесячный срок в Берлин по делу издания книг: своих и примыкающей ко мне группы поэтов. Предлагая свои услуги по выполнению могущих быть на меня возложенных поручений Народного Комиссариата по просвещению, в случае Вашего согласия прошу снабдить меня соответствующими документами».  3 апреля 1922 года поездка С.Есенину была разрешена, 21 апреля 1922 года Наркомпрос направил письмо в НКИД с просьбой выдать поэту загранпаспорт, а от Наркомпроса С.Есенину был выдан мандат с просьбой оказывать ему  содействие всех представителей советской власти. После возвращения С.Есенина из длительной поездки с Айседорой Дункан в Европу и Америку в марте 1924 года, по воспоминаниям Ш.Тальян, его вызвал к себе Луначарский и предложил официально порвать отношения  с имажинистами. С. Есенин к этому уже был готов. В статье «Быт и искусство» он уже высказывал свое отношение к поэтам-имажинистам: «У собратьев моих нет чувства родины во всем широком смысле этого слова… Поэтому они так и любят тот диссонанс, который впитали в себя с удушливыми парами шутовского кривлянья ради кривлянья… Они ничему не молятся, и нравятся им только одно пустое акробатничество, в котором они делают очень много головокружительных прыжков, но которое есть, ни больше, ни меньше, как ни на что, не направленные выверты». 31 августа 1924 года С.Есенин с поэтом И.Грузиновым в «Правде» публикует «Письмо в редакцию» о роспуске группы имажинистов. Резко отозвался А.Луначарский о есенинском «Пугачёве». Н писал в 1923 году: «В  его  крайне неудавшемся «Пугачеве» среди всяческих острых словечек и вывертов, частью забавных и милых, частью вымученных и скучных, иногда пробивается недвусмысленная романтическая искренность, часто напоминающая, к сожалению, визг побитого щенка». А.Луначарский встречался с Есениным в ноябре 1925 года по-поводу вызова поэта в суд. Он лично хотел рассказать наркому о том, как он в пьяном виде обругал курьера из Наркоминдела. Поэт искренне сказал А.Луначарскому: «Что поделаешь, знаю, что он милый человек. Я считаю, что я сам не плохой человек, но когда я пьян, я ничего не понимаю, я не помню, что говорил. А уже был судебный процесс, ославили меня на всю Россию антисемитом. Теперь опять в суд зовут. А я просто не могу еще оторваться от этой подлой водки». При встрече с наркомом С. Есенин «до хрипоты, умирающим голосом кричал: «Я себя осуждаю, я лишний, я хочу здоровья, но у меня его больше нет». (17). 12 ноября 1925 года А.Луначарский направил письмо судье Липкину с просьбой прекратить уголовное дело против С.Есенина: «Дорогой товарищ. На Вашем рассмотрении имеется дело о «хулиганском поведении» в нетрезвом виде известного поэта Есенина.  Есенин в этом смысле больной человек. Он пьет, а пьяный перестает быть вменяемым. Конечно, его близкие люди позаботятся о том, чтобы происшествия, подобные данному,  прекратились. Но мне кажется, что устраивать из-за ругани в пьяном виде, в которой он очень раскаивается, скандальный процесс крупному советскому писателю не стоит. Я просил бы Вас, поэтому дело, если это возможно, прекратить. Нарком А.Луначарский». Все попытки со стороны наркома отправить поэта на лечение не осуществились. Он был вынужден самокритично признать: «мы не помогли ему достаточно» Считал: «Не будем винить только его. Все мы — его современники — виноваты более или менее. Надо было крепче биться за него. Последняя встреча наркома и поэта состоялась осенью 1925 года в мастерской художника Георгия Якулова. Жена наркома Н.Луначарская-Розенель вспоминала: «Есенин был в состоянии мрачной, пьяной, безнадежной тоски и произвел на Анатолия Васильевича гнетущее впечатление». О самоубийстве поэта А.Луначарский узнал во время отдыха на юге Франции. В вечернем выпуске местной газеты прочитал: «Известный советский поэт, супруг Айседоры Дункан, Сергей Есенин лишил себя жизни». Эту весть нарком воспринял с глубокой печалью. В статье «Некрасов и место поэта в жизни» А.Луначарский писал: «Самоубийство Есенина осталось не совсем выясненным, и мне лично кажется, что  у самого Есенина чисто некрасовский момент отчаяния, стыда за себя перед лицом глубоко почитаемой, но непонятной  или недоступной революции, был налицо». А.Луначарский принял активное участие в развернувшейся в стране борьбе против «есенинщины». 17 октября 1926 года в Доме комсомола Рогожско-Симоновского района Москвы А.Луначарский выступил с докладом «Против есенинщины». Нарком сказал: «Необходимо везде и всюду развенчивать есенинщину, развенчивать тот лжегероизм, ореолом которого окружено хулиганство. Одного Сережу мы не сумели спасти. Нужно сделать всё, чтобы предотвратить гибель других Сереж, идущих по его пути».  А.Луначарский выступал против отрицательного отношения к поэзии Есенина. В  докладе на собрании тульского партийного актива 21 января 1927 года он сказал: «Ничего предосудительного нет в том, чтобы читать стихи Есенина, признавать его крупным представителем нашей литературы». 13 февраля 1927 года в своем выступлении во время проводившейся дискуссии в Коммунистической академии на тему «Об упадническом настроении среди молодежи. Есенинщина» А.Луначарский высказал свою точку зрения. Он сказал, что «Теперь о есенинщине, обыкновенно, когда подходят к Есенину и его поэзии, то прежде всего стараются доказать, что он сам был хулиган, пессимист и упадочник. Это верно, но только до известной степени. Это односторонняя и для нас мало выгодная позиция. Мы замалчиваем некоторые факты, которые нужны для борьбы с есенинщиной, ибо, по-моему, одним из самых крупных борцов против есенинщины должен явиться сам Есенин. Это тот человек, который совершил в некоторой степени акт большого мужества в борьбе с хулиганством. Не нужно Есенина и есенинщину абсолютно отождествлять. Ни недооценивать, ни переоценивать Есенина не нужно… И когда Есенин себя убил, он убил в себе, прежде всего, пьяницу, хулигана и пессимиста». В заключительном слове А.Луначарский более точно определил суть «есенинщины» вне прямой связи с личностью самого поэта. Он подчеркнул, что «Есенинщина есть наиболее организованное, я бы сказал даже — массовое, внешнее проявление стремление создать какую-то идеологию упадничества». А.Луначарский не скрывал своего уважительного отношения к творчеству Сергея Есенина, утверждая, что «Есенин был человек с очень нежной душой, чрезвычайно подвижной и очень легко откликающейся на всякие прикосновения внешней среды». Узнав о трагической гибели Айседоры Дункан 15 сентября 1927 года, А.Луначарский в беседе с И.Шнейдером  говорит о необходимости написать воспоминания о Есенине и Дункан, обещая оказать помощь в подготовке издании рукописи книги. Осенью 1929 года Луначарскийбыл смещён с поста наркома просвещения. Репрессивных мер бывший нарком избежал. Его назначили председателем Учёного комитета при ЦИК СССР. В начале 1930-х годов Луначарский был директором института литературы и языка Комакадемии, директором ИРЛИ АН СССР, одним из редакторов Литературной энциклопедии. В 1930 году Луначарский стал академиком АН СССР. В сентябре 1933 года Луначарский былназначен полпредом СССР в Испанию. Анатолий Васильевич Луначарский умер 26 декабря 1933 года по пути в Испанию на французском курорте Ментона. Тело было кремировано, урна с прахом установлена в Кремлёвской стене на Красной площади в Москве.