Э.Д. Гетманский
«Кто это? Русь моя, кто ты? кто?»
Скандальных эпизодов в жизни и творчестве Сергея Есенина хватало. «Исповедь хулигана», цикл «Москва кабацкая», «упаднические» стихотворения первой половины 1920-х годов говорят о мучительном духовном надломе, который произошел тогда с поэтом. Период, который переживал тогда Сергей Есенин, в советском литературоведении характеризовался как «эпатажный», «хулиганский», «скандальный», «антиобщественный», «аморальный». Есенин с горечью писал: «Критики у меня не было и нет… Я уже восемь лет печатаюсь и до сих пор не прочёл ни одной серьёзной заметки… А мне надоело ходить в коротких штанишках и в вундеркиндах. Надоело! Очевидно, нужно умереть, чтобы про тебя написали что-нибудь путное». Во «Вступлении к сборнику «Стихи скандалиста» С.Есенин писал: «Я чувствую себя хозяином в русской поэзии и потому втаскиваю в поэтическую речь слова всех оттенков, нечистых слов нет… Не на мне лежит конфуз от смелого произнесённого мною слова, а на читателе или на слушателе». Близкий друг поэта писатель В.Иванов вспоминал разговор с С.Есениным о людях, для которых он писал свои эпатирующие стихи, поэт утверждал, что «Это они хулиганы и бандиты в душе, а не я. Оттого-то и стихи мои им нравятся. — Но ведь ты хулиганишь? — Как раз ровно настолько, чтобы они считали, что я пишу про себя, а не про них. Они думают. Что смогут меня учить и мною руководить… Я боюсь, что они совесть сожгут, мне её жалко — она и моя». Есенин не устоял в своей жизни против окружавших его соблазнов жизни, но вопреки их пагубному влиянию сохранил совесть. И всё же образ хулигана так покорил читателей, что невольно слился с живым образом поэта. Поэт Н.Полетаев вспоминал о разговоре с Сергеем Есениным. Он сказал поэту, что все его «выверты» и все «скандалы» — «только реклама и ничего больше». На что поэт ответил: «Реклама необходима поэту, как и солидной торговой фирме и что скандалить совсем не так уж и плохо, что это обращает внимание дуры-публики». Друзья поэта задавались вопросом, когда этот «скандалист» и «хулиган» работал. Но Есенин в последние годы жизни работал очень крепко. Он говорил: «Если я за целый день не напишу четырёх строк хороших стихов, я не могу спать». Есенин признавался, что «он гораздо лучше, чем о нём говорят». Это редкое признание Есенина, он себя в стихах прямо называл себя хулиганом. А в жизни проявлял полное равнодушие к легендам и мифам, которые о нём ходили. «Пусть лучше легенды ходят», — говорил он поэту Вольфу Эрлиху. При жизни Есенина обвинение поэта в хулиганстве не было политическим, но после его смерти хулиганство стали интерпретировать как политическое. И это сделал Н.Бухарин в 1927 году. Тульский художник Владимир Чекарьков нарисовал книжный знак для израильского профессора Зиновия Брусиловского. На нём нарисованы современники Сергея Есенина с кем ему привелось общаться по жизни. Это — В.Лидин, И.Бунин, Н.Бухарин, С.Григорьев, Е.Никитина, П.Кузько, М.Осоргин, Н.Полетаев, А.Волков. На этом экслибрисе читаются строки из есенинского стихотворения «Вижу сон. Дорога черная…», написанного поэтом 2 июля 1925 года:
Хулиган я, хулиган.
От стихов дурак и пьян.
Но и все ж за эту прыть,
Чтобы сердцем не остыть,
За березовую Русь
С нелюбимой помирюсь.
«Его поэзия ощущалась как дар свыше»
Писатель и критик Михаил Андреевич Осоргин (настоящая фамилия Ильин) (1878-1942) родился в Перми в семье потомственных столбовых дворян. Фамилию «Осоргин» взял от бабушки. После окончания гимназии в 1897 году поступил на юридический факультет Московского университета, который окончил в 1902 году. Стал помощником присяжного поверенного в Московской судебной палате и одновременно присяжным стряпчим при коммерческом суде, опекуном в сиротском суде, юрисконсультом Общества купеческих приказчиков и членом Общества попечительства о бедных. Печатался с 1895 года в «Пермских губернских ведомостях». В 1904 году М.Осоргин вступил в партию эсеров. На его квартире проходили заседания московского комитета партии, скрывались террористы. Во время революции 1905-1907 годов в его московской квартире и на даче устраивались явки, проводились заседания комитета партии социалистов-революционеров, редактировались и печатались воззвания, обсуждались партийные документы. В декабре 1905 года М.Осоргин, был арестован и полгода просидел в Таганской тюрьме, затем отпущен под залог и выслан под негласный надзор полиции в Пермь. В 1906 году Осоргин уехал в Финляндию, а оттуда — через Данию, Германию, Швейцарию — в Италию и поселился близ Генуи, на вилле «Мария», где образовалась эмигрантская коммуна. 1913 году для женитьбы на семнадцатилетней Рахили (Розе) Гинцберг, дочери Ахад-ха-Ама, принял иудаизм (впоследствии брак распался). Он издал книгу «Очерки современной Италии» (1913), публиковал художественные произведения в русскоязычной эмигрантской прессе. В 1914 году Осоргин был посвящён в ложе «Venti Settembre» Великой ложи Италии. В июле 1916 года он возвращается в Петроград, затем переезжает в Москву, печатает злободневные очерки в газете «Русские ведомости». После Октября публикует свои произведения в газете «Власть народа», редактирует приложение «Понедельник» к этой газете, сотрудничает в оппозиционных к власти газетах. В 1919 году был арестован, освобождён по ходатайству Союза писателей и Ю.К.Балтрушайтиса. С С.Есениным М.Осоргин встречался 20 декабря 1918 года на заседании Московского профессионального правления Союза писателей рассматривалось заявление С.Есенина о выдаче ему документа для охраны его хозяйства от налогов и реквизиций. М.Осоргин следил за творчеством поэта. Большой резонанс, различные оценки и толкования вызвала есенинская строка «Господи, отелись!» из поэмы «Преображение»:
Облаки лают,
Ревет златозубая высь…
Пою и взываю:
Господи, отелись!
М. Осоргин в газете «Понедельник» от 13 мая 1918 года в рубрике «Из пасхальных газет» иронически писал о Есенине: «Еще не так давно в «Знамени труда» он молился словами «Господи, отелись!». И вот сбылось по слову его, и из «Голоса трудового крестьянства» мы узнаем, что «Отелившееся небо, лижет красного телка». Есть, стало быть, надежда, что из телка скоро вырастит красный бык, который оставит в поколе родителя и заживет самостоятельно, если только не попадет на бойню. Все это не мешает Сергею Есенину быть несомненным поэтом». Сам Сергей Есенин дал такое разъяснение слову «отелись» как «воплотись». Орешин, впервые прослушав «Преображение», воскликнул: «Ты понимаешь: Господи, отелись! Да нет, ты пойми хорошенько: Го-спо-ди, о-те-лись!.. Понял? Клюеву и даже Блоку так никогда не сказать…». Ходасевич совершенно справедливо замечает, что эти строки напрасно вызвали в свое время взрыв негодования и осуждения, «ибо Есенин даже не вычурно, а с величайшей простотой, с точностью, доступной лишь крупным художникам, высказал главную свою мысль… Он говорил: «Боже мой, воплоти свою правду в Руси грядущей». В 1921 году М.Осоргин работал в Комиссии помощи голодающим при ВЦИК, в августе 1921 года был арестован вместе с некоторыми членами комиссии; от смертной казни их спасло вмешательство Фритьофа Нансена. Административно был выслан в Казань. М.Осоргин был одним из организаторов Всероссийского союза журналистов, избирался товарищем председателя Московского союза писателей. Вместе со своим давним другом Н.Бердяевым открывает знаменитую книжную лавку в Москве, надолго становящуюся приютом интеллигенции в годы послевоенной разрухи. По заказу режиссера Е.Б.Вахтангова Осоргин перевел с итальянского пьесу Карло Гоцци «Принцесса Турандот», имевшая большой успех у российских зрителей. Осенью 1922 года М.Осоргин с группой оппозиционно настроенных представителей отечественной интеллигенции был выслан из СССР. Троцкий в интервью иностранному корреспонденту выразился так: «Мы этих людей выслали потому, что расстрелять их не было повода, а терпеть было невозможно». Эмигрантская жизнь Осоргина началась в Берлине, где он провёл год. С 1923 года окончательно поселился в Париже. о время поездки С.Есенина и Айседоры Дункан они встретились с М.Осоргиным в Доме искусств в Берлине. Эту встречу описал Р.Гуль: «Я стоял с М.А.Осоргиным. И когда Есенин (а за ним Кусиков) протискивались сквозь публику, Есенин прямо наткнулся на Осоргина. «Михаил Андреич! Как я рад!» — воскликнул он, пожимая двумя руками руку Осоргина. «Здравствуй, Сережа, здравствуй, — здоровался Осоргин. — Рад тебя видеть!» — «И я рад, очень рад, — говорил Есенин, — только жаль вот мне, что я красный, а ты — белый!» — «Да какой же ты красный, Сережа? — засмеялся Осоргин. — Посмотри на себя в зеркало, ты же — лиловый!» Верно, Есенин был лиловат от сильной напудренности». М.Осоргин высоко оценил «Москву кабацкую». В газете парижской газете «Последние новости» от 27 марта 1924 года в статье «Путешествующие в прекрасном» писал, что в имажинизме происходят существенные изменения, в нем заметен поворот «в сторону романтического идеализма». Выделяя три стихотворения Есенина из цикла «Москва кабацкая», опубликованных в журнале «Гостиница для путешествующих в прекрасном», критик утверждал, что именно в них явилась «наличность этого нового и святого для нашей литературы порыва», а сами стихи охарактеризовал как «поразительные по внутренней красоте». знав о смерти поэта, М.Осоргин в парижской газете «Последние новости» от 31 декабря 1925 года в статье «Отговорила роща золотая…» (Памяти Сергея Есенина)» писал: «…Если Есенин ушел из жизни, значит, она утратила для него силу страстного притяжения, какую имела прежде, значит, он исчерпал для себя её радости и её огорчения. Пусто стало — и он ушел, и никто ему не судья, как никто не мог быть советчиком. Умер он молодым, слишком молодым (29 лет), но от жизни он успел взять всё, что мог, хотел и был способен…». М.Осоргин, высказывая свою оценку о поэтическом даровании Есенина, считал, что «стихи же его последних двух лет, не все, но многие, большинство (особенно — «Москва кабацкая»), волновали таким высоким волнением, какого давно уже нам не дают переживать нам другие поэты». Осоргин дал свою оценку кем для него был Сергей Есенин: «Каким он был поэтом — про то напишут поэты и критики поэзии. Для меня же Есенин был — среди живых и творящих — самым большим и чистым, подлинным, настоящим русским поэтом его поколения. Вероятно, на поэте лежит много обязанностей: воспитывать нашу душу, отражать эпоху, улучшать и возвышать родной язык; может быть ещё что-нибудь. Но, несомненно, одно: не поэт тот, чья поэзия не волнует. Поэзия Есенина могла раздражать, бесить, восторгать — в зависимости от вкуса. Но равнодушным она могла оставить только безнадежно равнодушного и невосприимчивого человека». Того не могли простить М.Осоргину эмигрантская литературная братия. Положительная оценка критиком творчества С.Есенина вызвала ответную едкую реплику З.Гиппиус с обвинением М.Осоргина в том, что он отдался «лирической скорби, отговорила, мол, роща золотая, умолк самый значительный современный поэт, такой замечательный, что лишь «безнадежно равнодушные и невосприимчивые люди» могут этого не понимать и от этой поэзии в волнение не приходить… Недаром Осоргин с таким мгновенно-искренним порывом бросился к Есенину. Не почуял ли в нем какого-то пусть отдаленного, но своего подобия!». Сатирик Дон-Аминадо в книге «Поезд на третьем пути», изданной в Нью-Йорке в 1954 году, саркастически замечал: «Восторгался стихами Есенина упорствовавший Осоргин и где только мог, повторял, закрывая глаза, есенинскую строчку: «Отговорила роща золотая…». Свое мнение о значении поэзии С.Есенина М.Осоргин не изменил до конца своей жизни. «Пусть Пастернак создал или создаст новую школу поэзии, — писал М.Осоргин, — пусть Ходасевич «привил классическую розу к советскому дичку», им и прочим почет и уважение, — но на простых и чутких струнах сердца умел играть только Сергей Есенин, и, после Блока, только его поэзия ощущалась как дар свыше». М.Осоргин в Париже опубликовал роман «Сивцев Вражек» (1928), повесть «Свидетель истории» (1932), автобиографические книги «Вещи человека» (1929), «Времена» (1955) и др. С 1925 года по 1940 год М.Осоргин активно участвовал в деятельности нескольких лож, работающих под эгидой Великого востока Франции. Был одним из основателей и входил в состав лож «Северная Звезда» и «Свободная Россия». Он занимал ряд офицерских должностей в ложе, был досточтимым мастером (наивысшая офицерская должность в ложе). Был весьма уважаемым и достойным братом, внесшим большой вклад в развитие русского масонства во Франции. Весьма характерным примером глубокого знания масонства служит произведение Осоргина «Вольный каменщик» (1937), в котором Михаил Андреевич обозначил основные направления в работе масонства и масонов. В годы Второй мировой войны М.Осоргин занял патриотическую позицию, подвергался преследованиям нацистов. Умер Михаил Андреевич Осоргин в Шабри (Франция) 27 ноября 1942 года, там и похоронен.
«Россия! Кто смеет учить меня любви к ней»
Русский писатель, поэт и переводчик Иван Алексеевич Бунин (1870-1953) родился в Воронеже в обедневшей старинной дворянской семье. В 1874 году Бунины пеpебpались из гоpода в деpевню на хутоp Бутыpки, в Елецкий уезд Оpловской губеpнии, в последнее поместье семьи. До 11 лет Иван воспитывался дома в деревне, в 1881 году поступил в Елецкую уездную гимназию, где учился около четырех с половиною лет — до середины зимы 1886 года, когда за неуплату за обучение его исключили из гимназии. Под руководством брата Юлия, Иван много занимался самообразованием, успешно подготовившись к сдаче экзаменов на аттестат зрелости. В 7-летнем возрасте Иван начал писать стихи. Печатный дебют Бунина-поэта состоялся в 1887 году, когда столичная газета «Родина» опубликовала его стихотворение «Над могилой Надсона. В 1891 году выходит первая поэтическая книга: «Стихотворения 1887-1891 гг.» — довольно слабая, от неё писатель впоследствии открещивался. В начале 1895 года Бунин в Петербурге, а затем и в Москве Бунин входит в литературную среду, знакомится с А.П.Чеховым, Н.К.Михайловским, сближается с В.Я.Брюсовым, К.Д.Бальмонтом, Ф.К.Сологубом. В 1901 году издает в символистском издательстве «Скорпион» сборник лирики «Листопад», однако после этого он вышел из модернистских кругов. В дальнейшем бунинские суждения о модернизме были неизменно резкими. Писатель осознает себя последним классиком, отстаивающим заветы великой литературы перед лицом «варварских» соблазнов «Серебряного века». В 1913 году на юбилее газеты «Русские ведомости» Бунин сказал: «Мы пережили и декаданс, и символизм, и натурализм, и порнографию, и богоборчество, и мифотворчество, и какой-то мистический анархизм, и Диониса, и Аполлона, и «пролеты в вечность», и садизм, и приятие мира, и неприятие мира, и адамизм, и акмеизм… Это ли не Вальпургиева ночь!». Самостоятельно выучив английский язык, Бунин переводит и издает в 1896 году поэму американского писателя Генри Лонгфелло «Песнь о Гайавате». Эта работа сразу была оценена как одна из лучших в русской переводческой традиции, и за неё в 1903 году Российская академия наук присуждает Бунину Пушкинскую премию. А уже в 1902-1909 годах издательство «Знание» выпускает его первое собрание сочинений в пяти томах. В 1909 году Бунину присуждается вторая Пушкинская премия и его избирают почетным академиком Российской академии наук. Первая мировая война была воспринята Буниным как величайшее потрясение и предзнаменование крушения России. С резкой враждебностью встретил он и Февральскую, а затем и Октябрьскую революции, запечатлев свои впечатления от этих событий в дневнике-памфлете «Окаянные дни». В рождественском номере «Биржевых ведомостей» от 25 декабря 1915 года была опубликована большая подборка стихов разных поэтов, в том числе И.Бунина, С.Есенина и др. В журнале «Северные записки» (1916, № 1) были напечатаны стихотворение И.Бунина «Малайская песня» и повесть С.Есенина «Яр». Имя С.Есенина было знакомо И.Бунину с 1916 года. Максим Горький писал ему 24 февраля 1916 года, что цензура не пропустила стихотворение С.Есенина «Марфа Посадница», присланное в журнал «Летопись». В начале 1920 года И.Бунин эмигрировал, жил в Париже. До определенного времени Бунин, знавший о появлении на литературном Парнасе новой звезды в лице Есенина, совершенно не замечал её. Революционные события истории России, эмиграция поэта обусловили его негативное отношение к советской литературе и даже самым талантливым ее представителям. Есенин оказался в числе тех, кого Бунин обвинял в упадке отечественной словесности, в снижении ее культурной ценности. Он зло оценивал творчество современников, которые остались в России и сотрудничали с новой властью. Особую ненависть И.Бунина вызывал С.Есенин, которого он в своем дневнике именовал «советским хулиганом». Впрочем, будущий Нобелевский лауреат грязно высказывался о многих соратниках, оставшихся в Советской России. О Владимире Маяковском он говорил — «самый низкий, самый циничный и вредный слуга советского людоедства»; Исаак Бабель у Бунина — «один из наиболее мерзких богохульников», Александр Блок просто — «нестерпимо поэтичный поэт. Дурачит публику галиматьей»; патриарх советской литературы Максим Горький — «чудовищный графоман»; досталось Валерию Брюсову, он по Бунину — «морфинист и садистический эротоман»; Михаил Кузмин ни больше, ни меньше, как «педераст с полуголым черепом и гробовым лицом, раскрашенным как труп проститутки»; Константин Бальмонт это оказывается — «буйнейший пьяница, незадолго до смерти впавший в свирепое эротическое помешательство»; а об Андрее Белом — «про его обезъяньи неистовства и говорить нечего»; Владимир Набоков у Бунина — «мошенник и словоблуд (часто просто косноязычный)»; проехался Бунин и по Зинаиде Гиппиус, она у него «необыкновенно противная душонка», ну а Леонид Андреев просто «запойный трагик».
У Бунина именно Есенин стал одним из главных «лиц» новой большевистской России и ее «сомнительной» литературы. С возмущением Бунин разгромил поэму С.Есенина «Инония», назвал её автора «богохульником» и «вероотступником». В 1925 году в статье «Инония и Китеж» И.Бунин на цитированные слова С.Есенина: «Я обещаю вам Инонию» резко отвечает: «Но ничего ты, братец, обещать не можешь, ибо у тебя за душой гроша ломаного нет, и поди-ка ты лучше проспись и не дыши на меня своей мессианской самогонкой! А главное, все-то ты врешь, холоп, в угоду своему новому барину!» В этой статье Бунин убеждал читателей в «инородности» таких, как Есенин, для русской литературы и русского мира, здесь Есенин последовательно именуется «рожей», «плутом», «свиньей, посаженной за стол», «кривоногим и раскосым Иваном», «холопом». Эту статью И.Бунина Марина Цветаева назвала наговором на Есенина. Литературная брань Бунина в адрес Есенина — это выпады против «есенинской» России, которая наследство «бунинской» России не только не оправдала, но и оскорбила. Бунин в лице Есенина унижал всю Россию. Не стесняясь в самых резких выражениях, Бунин использовал любой повод для брани в адрес поэта. В 1927 году таким поводом послужил «Роман без вранья» Анатолия Мариенгофа. В статье «Самородки» Бунин выразил свой гнев к Есенину и писателям-разночинцам, «ко всей этой братии», во главе «великой и бескровной», которая камня на камне не оставила от всех наших «идеалов и чаяний», перебила нас сотнями тысяч, на весь мир опозорила Россию». статьях Бунина Есенин выглядит бескультурным, распущенным хулиганом и пьяницей, который жил на средства стареющей Айседоры Дункан. Бунин ревновал к Есенину, точнее это была ревность к собственному народу, народу, который состоял из красных и белых, но одинаково без поправок на цвет, полюбивших Сергея Есенина. Бунин негодовал по поводу того, что «национальным» поэтом восхищались в Советской России, и в эмигрантских кругах. Что это была ненависть или злоба? Современник Бунина и Есенина писатель и критик Марк Слоним писал: «Ненависть — слишком высокое чувство. В ненависти — трагедия. В злобе же — неведение, самомнение, чванство, зависть. Злоба — чувство низшего порядка. И именно со злобой подходит Бунин и к современной России и к ее искусству. Эта злоба в значительной мере питается незнанием. У Бунина и презрение — от непонимания, которое и не желает быть просветлено, потому что основано на предвзятых взглядах, на упорстве политической страсти. Бунин слышит чужой язык, которого не изучает и не хочет изучать — и говорит: да это не язык, а собачий лай. Он читает авторов, пишущих не так, как он, и о том, чего он не видел и не знает — и говорит: да это и не литература. Он искусство мыслит только в ему самому привычных формах. Все иное — оскорбление величества. Все новшества — крамола. Все идущее из России — «революционное хамство и большевизм». Все защищающее его в эмиграции — сменовеховство… Спорить с такими уклонами мысли не приходится. Злоба всегда безнадежно мертва и тупа. И она жестоко наказывает тех, кто обращает ее в орудие борьбы. Напрасно восстает Бунин против большевиков как душителей свободы. Ему тоже чужд дух свободы и терпимости. Иной раз я со страхом представляю себе, что случилось бы с русской литературой, если бы на смену большевистским Лелевичам власть над искусством обрели бы цензора бунинского типа и толка».
Это была бунинская ревность и скрытая обида на свой народ, на «несправедливую» любовь к большевику, хулигану, алкоголику и беспринципному карьеристу Есенину. Эту ревность Бунин не смог побороть в себе до конца своих дней. Последний злобный выпад Бунина против Есенина датируется 1951 годом (статья «Мы не позволим»), где Бунин высказал своё негодование по поводу очередного признания за Есениным «нового русского гения». Любопытно, что все замечания Бунина к Есенину, как стихотворцу, не касается наиболее известных стихов Сергея Есенина. Тех стихов, которые сделали Есенина национальным гением. Марк Слоним пишет: «Наша литература была всегда пророческой. Русская поэзия обладала зрением исключительным. До революции ее трагическая муза как бы предчувствовала близкую катастрофу и рвалась прочь от нее, взлетая к небесам в тоске предсмертной или замирая в безволии обреченности. А сейчас, в годы катастрофы, в эпоху трагическую — уже пророчит новая литература о грядущем исходе, и какие-то бодрые и будящие голоса слышатся в ее еще нестройном, но растущем хоре. Но где ж услыхать их критикам, занятых собиранием цветов на могилах эмигрантских кладбищ?» Несмотря на ту грязь, которую Бунин десятилетиями лил на советскую литературу в целом и на Есенина в частности, при полной внешней полярности подходов к жизни и творчеству, Бунин и Есенин чувствовали кровную связь с российской землей. Поэтов объединяло взаимное тяготение к классическому наследию — А.С.Пушкину, М.Ю.Лермонтову, Ф.И.Тютчеву. Бунина и Есенина сближают чистота, целомудренность нравственного идеала, они признанные мастера пейзажа, именно в поэтике пейзажа особенно впечатляюще проявились их индивидуальности. Бунин и Есенин — оптимистичны, трагичны, горька и свята их любовь к Родине. Они глубоко национальны, общечеловечны и интернациональны. Можно допустить мысль о том, что Бунин не понял значения для России гениального русского поэта Есенина. Ведь Лев Толстой тоже не признавал Уильяма Шекспира, и примеров тому не счесть. На то они и гении, чтобы творить и иногда ошибаться в своих суждениях. Кто выше поэт Бунин или поэт Есенин, литературоведческий анализ оставим специалистам, да и вряд ли это нужно делать. Всё доказал своим выбором носитель и творец русского языка — русский народ. Вся жизнь и деятельность Бунина выражены в его словах «Россия! Кто смеет учить меня любви к ней?» В последний год своей жизни, Бунин написал в тетрадке: «Замечательно! Все о прошлом, о прошлом думаешь и чаще всего все об одном и том же в прошлом: об утерянном, пропущенном, счастливом, неоценимом, о непоправимых поступках своих, глупых и даже безумных, об оскорблениях, испытанных по причине своих слабостей, своей бесхарактерности, недальновидности и неотмщенности за эти оскорбления, о том, что слишком многое прощал, не был злопамятен, да и до сих пор таков. А ведь вот-вот все, все поглотит могила!». Эта краткая исповедь приоткрывает тайну характера И.Бунина, подтверждает сложность его натуры. Умер Иван Алексеевич Бунин 8 ноября 1953 года в Париже, похоронен на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа под Парижем.
«С писательской дружбой»
Писатель Владимир Германович Лидин (настоящая фамилия Гомберг) (1894-1979) родился Москве в семье владельца экспортной конторы. Учился в Лазаревском институте восточных языков. Окончил юридический факультет Московского университета в 1915 году. С 1908 года начал публиковать рассказы, печатается с 1915 года в журнале «Русская мысль», «Красная новь», «Новый мир». На ранних вещах Лидина заметно сильное влияние творчества Чехова и Бунина. До 1916 года В.Лидин печатался в журнале «Женская жизнь», в котором С.Есенин опубликовал статью «Ярославны плачут». Первый сборник рассказов «Трын-трава» вышел в 1916 году. После Октябрьской революции активно включился в общественную работу. Во время Гражданской войны воевал в Красной Армии, был на разных фронтах, в том числе в Сибири. 20 декабря 1918 года присутствовал на заседании правления Союза писателей, на котором рассматривалось заявление С.Есенина о предоставлении ему удостоверения, которое бы охраняло его от налогов и реквизиций как творческого работника. В.Лидин вспоминал: «На Большой Никитской, ныне улице Герцена, помещалась Книжная лавка работников искусств, за прилавком которой стояли искусствоведы Р.Виппер и П.Эттингер, а на Арбате в Книжной лавке поэтов — Сергей Есенин, беспомощный и неприспособленный к этому делу; впрочем, ему помогали весьма расторопные поэты-имажинисты». В первые послереволюционные годы В.Лидин совершил несколько поездок по Западной Европе и Ближнему Востоку. В 1921 году В.Лидин с С.Городецким открывают частное издательство «Северные дни». В.Лидин встречался с С.Есениным, в книге «Люди и встречи. Страницы полдня» он описал, как С.Есенин и А.Мариенгоф, прочитав выставленный плакат в окне книжного магазина «Содружество писателей», сняли шапки. Они куда-то торопились, держа в руках связки книг. В.Лидин отправился с ними. «На память об этом дне, — писал он позже, — у меня осталась только тоненькая книжка Сергея Есенина «Исповедь хулигана» (1921) с его подписью». Поэт написал: «Владимиру Германовичу Лидину в знак расположения. С.Есенин. 1921». Об этом Лидин вспоминал в книге воспоминаний «Друзья мои книги» (заметки книголюба): «По временам в лавку «Содружество писателей» приходили С.Есенин с поэтами А.Мариенгофом или В.Шершеневичем; в руках у них были тоненькие книжки стихов, изданные ими самими и распространявшиеся ими же. У меня хранится «Исповедь хулигана» Есенина с его надписью, сделанной застывшей от холода рукой именно в этой книжной лавке. Мы мерзли за прилавком, но испытывали радость от близости к книгам. Я был к ним близок еще и потому, что работал в комиссии, разбиравшей накопленные книжные сокровища в национализированных букинистических магазинах. Со свечой в бутылке, ибо не было света, в подвалах с лопнувшими от мороза радиаторами отопления и полузалитыми водой, разбирали мы книги, многие из которых пополнили книжные хранилища библиотек имени В.И.Ленина и Коммунистической академии… Маленькая комнатка позади книжной лавки «Содружество писателей» служила и складом и своего рода писательским клубом: я помню за овальным столом и писателей старшего поколения — Андрея Белого или Федора Сологуба, и скромных, еще безвестных в ту пору А.С.Неверова и Ф.В.Гладкова, и смуглого, несколько восточного облика, поэта Константина Липскерова, и красивого, с пасторским лицом писателя Георгия Чулкова, и совсем простодушного, когда он появлялся один, Сергея Есенина, и вечно торопящегося куда-то, всегда всюду запаздывавшего Андрея Соболя… Кто только не побывал за этим столом, в кругу книг и с обязательным самоваром, ретиво раздуваемым издателем Г.Б.Городецким, который ведал торговыми делами лавки».
Редкие встречи продолжались и после возвращения С.Есенина из-за зарубежной поездки, о чем свидетельствует дарственная надпись поэта на авантитуле книги «Стихи»: «В.Лидину с писательской дружбой. С. Есенин. 11 / Ш. 25». 9 мая 1924 года В.Лидин, как и С.Есенин, подписал письмо в Отдел печати ЦК РКП с просьбой оградить писателей-попутчиков от «огульных нападок» критиков журнала «На посту. О встречах с Есениным написал воспоминания «1920-й год», включив их в книгу «Друзья мои — книги» (1962). О С.Есенине писал в статье «Страницы полдня» в «Новом мире» (1979, № 6). В 1930-е годы В. Лидин пишет произведения о строительстве новой жизни на Дальнем Востоке — «Великий, или Тихий» (1933) и др. Во время Отечественной войны был военным корреспондентом «Известий» некоторые его очерки этого времени собраны в книге «Зима 1941 года» (1942). Недовольство И.Сталина одним из очерков В.Лидина привело к назначению писателя работником фронтовой газеты. Лидин не печатался с сентября 1943 года по 1946 год. Очерк «Тальное» о поголовном истреблении евреев украинского городка был написан В.Лидиным для так и не изданной в Советском Союзе «Черной книги» о Холокосте. В 1946 году книга была издана в США, впервые на русском языке «Чёрная книга» вышла в Иерусалиме в 1980 году, в России этот сборник впервые был издан в 2015 году. В.Лидин встречался со многими писателями, актерами, художниками, воспоминания о которых составляют содержание книги «Люди и встречи». Жил в Москве, более 30-ти лет преподавал в Литературном институте им. М.Горького. Умер Владимир Германович Лидин 27 сентября 1979 года в Москве, похоронен на Новодевичьем кладбище.
«В твоих картинах солнце заплясало, в них Туркестан звенит огнями красок»
Художник Александр Николаевич Волков (1886-1957) родился в 1886 году в городе Скобелев (нынешней Фергане) в семье гарнизонного врача. Детство его прошло в Туркестане. После двухлетнего обучения в Ташкентском реальном училище А.Волков поступает в Оренбургский кадетский корпус, который заканчивает в 1905 году. В 1905 году он поступил в Петербургский университет, но, проучившись несколько лет, оставил его, поступив учится в мастерскую акварелиста Д.И.Бортникера, затем в Высшее Художественное училище при Императорской Академии художеств в Санкт-Петербурге, в класс В.Е.Маковского. Большое влияние на судьбу будущего художника оказали занятия в частной школе М.Д. Бернштейна, где преподавали Н.К.Рерих, И.Я.Билибин, скульптор Л.В.Шервуд. Своё обучение А.Волков продолжил в Киевском художественном училище у Ф.Г.Кричевского и В.К Менка. Увлекался творчеством Врубеля, считал его своим учителем. С 1916 года жил в Средней Азии. В 1919 году в Ташкенте состоялась первая выставка работ А.Волкова. В газете «Красный звон» за 11 августа 1919 года рецензент писал: «Там, где Волков вступает в соприкосновение с землей, небом, горами и обитателями Туркестана, он открывает все новые области». В 1919 году А.Волков назначается директором первого Государственного музея искусств в Средней Азии. В 1921 году преподает на педагогическом факультете Туркестанского университета и в Центральных художественных мастерских. С.Есенин познакомился с А.Волковым в мае 1921 года, их мог познакомить Александр Ширяевец, он был заметной фигурой среди ташкентских поэтов. Есенин давно собирался посетить этот край — Туркестан, не только ради новых впечатлений, но и ради встречи с другом, с которым был знаком только по стихам и по переписке. «Там у меня друг живет, Шурка Ширяевец, которого я никогда не видел», — говорил Есенин Вольпину во время встречи с ним в Москве зимой, перед знаменитой поездкой. С.Есенин посещал квартиру художника на улице Садовой. Сын художника Волкова, вспоминая рассказ отца о Сергее Есенине, писал: «Он вошел в открытие двери моей квартиры в Ташкенте на Садовой улице. Это было так неожиданно и так просто. Совсем юный, прекрасный, радостью сверкающий. Мы встретились, будто давно знакомы. Читали друг другу стихи, сидели прямо на полу и рассматривали акварели. Тогда Есенин сказал Волкову: «Так вы же наш, имажинист — мы Вас принимаем к себе, художник Якулов против не будет!»… Часа три сидели мы все вот так на полу, вдруг Есенин нервно вскочил, прислонился к стене и стал читать прекрасным звонким голосом. После этого вдвоем были в старом Ташкенте. Несколько дней позднее я спросил: «Что же понравилось вам в наших степях и городах?». «Верблюд», — сказал, как-то захлебнувшись, Есенин…» А.Волков в то время много экспериментировал в живописи. Весной 1921 года состоялась выставка его художественных работ, на которой побывал С.Есенин. Художник показывал ему картины «Караван», «Солнце», «Женщина на верблюде», «Старый мавзолей», «Арба с собачкой», «В чайхане», серию картин цикла «Восточный примитив». Много рассказывал поэту о Туркестане. Несмотря на дружбу и преклонение перед талантом Есенина, Ширяевец критиковал имажинизм и называл себя «крестьянским поэтом».
Не потому ли так обрадовался Есенин стихам и картинам Волкова, сразу признав близким его художественный стиль? Тогда А. Ширяевец написал «Художнику А.Н. Волкову»:
В твоих картинах солнце
заплясало,
В них Туркестан звенит
огнями красок!
Быть может, солнце
их нарисовало,
Быть может, это чары
древних сказок?
Цвета — зеленый, желтый,
синий, алый
Вливаются поющею рекою!
— Да, ясно, ясно:
солнце рисовало!
Но знаю: ты водил его
рукою!..
Вероятно, это стихотворение было написано в 1921 году, сразу после той встречи, когда Александр Ширяевец привел к Волкову Сергея Есенина. Вскоре Ширяевец уехал из Ташкента в Москву, не без участия Есенина. Волков не увидел стихотворения, которое он написал после той яркой встречи. А.Волкова всегда привлекали незаурядные личности, так как он сам к ним относился. А.Волков вспоминал о С.Есенине: «Да, что-то было в нем странное. В 1921 году приехал в Ташкент неожиданно… Я тогда писал картину «Свидание». Углы глаз и дуги бровей, круг солнца… Есенину нравилось. Он всегда неожиданно уходил и неожиданно возвращался… Что-то в нем было такое! «Суровые, грозные годы! Да разве всего описать?» Как мне дорога эта неправильность — «да разве всего описать». Вернее сказать: мне нравится истинность этой строки. Не знаю, почему он тогда приехал в Ташкент. Впрочем, тогда многие сюда приезжали. Но он чувствовал, что здесь что-то важное должно совершиться для России. Настоящие поэты не выбирают случайных дорог…». А. Волков оставил краткие воспоминания о своих встречах в Ташкенте с Есениным, хотя дружба их продолжалась и после возвращения поэта в Москву. Известно, что С.Есенин принял участие в организации персональной выставки ташкентского художника в Москве в «Доме трудящихся Востока». Тогда в 1923 году А.Волков на суд столичных ценителей живописи выставил 120 полотен и акварелей. В Москве в 1923 году Волков еще раз встретился с Есениным в доме поэта Георгия Светлого. Он вспоминал: «В 1923 году на мою персональную выставку в Москве вместе с поэтом Клюевым пришел Есенин — больной, бесцветный, хрипло говорящий человек, и потом я спросил поэта Светлого что случилось? Он сказал: «Есенин погибает»… Почему? В течение двух месяцев я часто у Светлого встречал С.Есенина. Он прочел как-то своего «Чёрного человека» (отрывок). Душа Есенина была отравлена. Жаль до боли, жаль милого талантливейшего Сергея Есенина. Как-то после прочтения моих стихов он сказал мне: «Да, хорошо, пишите больше всего так, как ваша песенка — «Ах! Бельдер-сай». После выставки я уехал из Москвы, и вот эта трагедия… Почему так?
Ах, Бельдер-сай,
Как хорош Бельдер-сай —
Там мой аул в предгорье гор.
Я плачу о тебе, мой Бельдер-сай,
Там пасла и выгоняла коз
Я на цветной ковер…»
В 1934 году работы художника представляли искусство Узбекистана на выставке в Филадельфии (США). В 1946 году А.Волкову присвоено звание народного художника Узбекистана. Назым Хикмет в 1959 году писал о художнике: «Говорят, он не знал узбекского языка, но зато он очень хорошо умел рисовать по-узбекски!..». Умер Александр Николаевич Волков в Ташкенте 17 декабря 1957 года.
«Он гораздо лучше, чем о нём говорят»
Журналист и литературный критик Петр Авдеевич Кузько (1884-1969), долгие годы поддерживал дружеские отношения с Сергеем Есениным. А началось всё со статьи П.Кузько в газете «Кубанская мысль» (Екатеринодар) от 29 ноября 1915 года, где было напечатано стихотворение С.Есенина «Плясунья», переданное в редакцию поэтом С.Городецким. Публикация в газете предварялась статьей П.Кузько «О поэтах из народа», в которой говорилось: «Сегодня на столбцах нашей газеты читатели найдут присланное в редакцию Есениным стихотворение «Плясунья». Правда, немного затруднительное для понимания, благодаря словам чисто областного характера, но характерное для молодого поэта». Стихотворение «Плясунья» было написано в 1915 году:
Ты играй, гармонь, под трензель,
Отсыпай, плясунья, дробь!
На платке краснеет вензель,
Знай прищелкивай, не робь!
Парень бравый, синеглазый
Загляделся не на смех.
Веселы твои проказы,
Зарукавник — словно снег.
Улыбаются старушки,
Приседают старики.
Смотрят с завистью подружки
На шелковы косники.
Веселись, пляши угарней,
Развевай кайму фаты.
Завтра вечером от парней
Придут свахи и сваты.
В своей статье П.Кузько, в частности, писал: «Мы имеем еще очень мало стихов Есенина, и они разбросаны по периодическим изданиям, но то, что есть, уже дает возможность говорить о значительности и силе поэтического таланта этого юноши, поэта-крестьянина, с золотистыми кудрями и светлой искренней улыбкой. И если в поэзии Клюева в первый период его развития горел огонь религиозного сознания, то в поэзии Есенина уже чувствуется загорающееся пламя любви к родине». Статья оказалась одним из первых печатных откликов на стихи молодого поэта. Спустя много лет Кузько нашёл в газете «Ростовская речь» от 1 января 1916 года стихотворение Сергея Есенина «Русалка под Новый год»:
Ты не любишь меня, милый голубь,
Не со мной ты воркуешь, с другою.
Ах, пойду я к реке под горою,
Кинусь с берега в черную прорубь.
Не отыщет никто мои кости,
Я русалкой вернуся весною.
Приведешь ты коня к водопою,
И коня напою я из горсти.
Запою я тебе втихомолку,
Как живу я царевной, тоскую,
Заману я тебя, заколдую,
Уведу коня в струи за холку!
Ой, как терем стоит под водою —
Там играют русалочки в жмурки,-
Изо льда он, а окна-конурки
В сизых рамах горят под слюдою.
На постель я травы натаскаю,
Положу я тебя с собой рядом.
Буду тешить тебя своим взглядом,
Зацелую тебя, заласкаю!
В своих воспоминаниях «Есенин, каким я его знал» писал: «В стихотворениях «Плясунья» и «Русалка под Новый год» уже чувствуются задатки того большого лиризма и удали, которыми будет так насыщено последующее творчество Есенина». Автор статьи не знал начинающего поэта Сергея Есенина, личная их встреча произойдёт позже в январе 1918 года, и до трагического ухода Есенина из жизни они будут поддерживать дружеские отношения. После Октябрьской революции П.Кузько переехал в Петроград, входил в партию левых эсеров и работал в Народном комиссариате продовольствия у А.Д.Цюрупы. В секретариат наркомата была принята на работу жена Сергея Есенина Зинаида Райх. Она и пригласила П.Кузько в гости на квартиру где проживала семья С.Есенина. П.Кузько вспоминал: «Сергей Александрович встретил меня очень приветливо. Был он совсем молодым человеком, почти юношей. Блондинистые волосы лежали на голове небрежными кудряшками, слегка ниспадая на лоб. Он был строен и худощав. Беседуя, мы вспомнили с ним о моей статье в «Кубанской мысли» и о его стихотворении «Плясунья». Вспомнили и о Сергее Городецком. Беседа наша затянулась допоздна. Разговор шёл главным образом о поэзии и известных поэтах того времени. Деталей разговора я, конечно, не помню. Когда я собрался уходить, Сергей Александрович встал из-за стола, взял с книжной полки книжечку и, сделав на ней надпись, протянул её мне. «Это вам в подарок». Книжечка была «Иисус-младенец». Обложка её разрисована красками. Отвернув обложку, я увидел надпись: «Петру Авдеевичу за теплые и приветливые слова первых моих шагов. Сергей Есенин. 1918».
На этом общение поэта с Кузько не закончилась. В том же году на коллективном сборнике стихов С.Есенина, Н.Клюева, П.Орешина и А.Ширяевца со вступительной статьёй Р.Иванова-Разумника, Сергей Есенин написал: «Дорогой Пётр Авдеевич! Помните, где бы вы не были, «рыжеволосого отрока». Он гораздо лучше, чем о нём говорят. Сергей Есенин. Март 1918 г.». На книге «Голубень» Есенин сделал такую дарственную надпись: «Милому Петру Авдеевичу Кузько на безлихвенную память. С.Есенин. 1918, май. Москва». В конце февраля 1918 года С.Есенин и П.Кузько были на вечере в зале Технологического института, на котором выступал Александр Блок, где он читал «Незнакомку», «На железной дороге», «Прошли года», «Соловьиный сад», «В ресторане». По окончании концерта С.Есенин познакомил П.Кузько с Блоком. П.Кузько вспоминал: «Поговорив немного о заградительных отрядах Наркомпрода и о продовольственном положении Петрограда, мы коснулись и вопроса об отношении интеллигенции к революции. Блок оживился. Это было время, когда он написал свою знаменитую поэму «Двенадцать». Все его мысли в это время были сосредоточены на вопросе об отношении интеллигенции к революции. Вопрос этот был тогда очень злободневным, тревожащим всех». Эти три месяца, проведённые в Петрограде были насыщены встречами С.Есенина с П.Кузько. В начале марта 1918 года правительство переехало в Москву, туда же собрался и П.Кузько. Есенин отписал своим московским друзьям. В одной из записок, на имя А.Белого, поэт написал: «Дорогой Борис Николаевич! Направляю к Вам жаждущего услышать Вас человека Петра Авдеевича Кузько. Примите и обогрейте его. Любящий Вас Сергей Есенин». Другая записка была адресована поэтессе Л.Столице: «Дорогая Любовь Никитична! Верный Вам в своих дружеских чувствах и всегда вспоминающий Вас, посылаю к Вам своего хорошего знакомого Петра Авдеевича Кузько. Примите его и обогрейте Вашим приветом. Ему ничего не нужно, кроме лишь знакомства с Вами, и поэтому я был бы рад, если бы он нашел к себе отклик в Вас. Человек он содержательный в себе, немного пишет, а общение с Вами кой в чем (чисто духовном) избавило бы его от одиночества, в которое он заброшен по судьбе России. Любящий Вас. Сергей Есенин». Зинаида Райх вместе с секретариатом Наркомпрода выехала в Москву, где её разместили в одной их гостинец на Тверской. Начались визиты Есениных к семье П.Кузько, которые жили в гостинице «Красный флот». При встречах С.Есенин читал П.Кузько новые стихотворения и поэмы, он их не только слушал, но и аккуратно записывал их. Особенно сильное впечатление на него произвела есенинская «Инония». П.Кузько по просьбе Есенина устроил встречу с Цюрупой. Об этой встрече П.Кузько писал: «Цюрупа был внимателен и приветлив с Есениным. Во время короткого разговора Цюрупа сказал, что он рад познакомиться с поэтом, что он о нем слышал и читал некоторые его стихотворения, которые ему понравились… Сергей Александрович был очень доволен этим свиданием». П.Кузько, как он пишет в своих воспоминаниях, встречаясь по служебным делам с Я.Свердловым вели разговор о Сергее Есенине., об этом П.Кузько пишет: «Я рассказал Якову Михайловичу о своем знакомстве с поэтом. Оказалось, что Свердлов знал о Есенине и ценил его талант, хотя ему не нравилось есенинское преклонение перед патриархальной Русью». Есенин познакомил П.Кузько с Андреем Белым и своими новыми московскими друзьями Мариенгофом, Шершеневичем и Колобовым. П.Кузько часто заходил в книжный магазин «Артель Художественного слова» на Никитской, который открыли Есенин и Мариенгоф. Летом 1920 года П.Кузько по рекомендации А.В.Луначарского назначается ученым секретарем Литературного отдела Наркомпроса. «Теперь наши встречи с Есениным, — вспоминал он, — в основном продолжались в ЛИТО». П.Кузько писал в своих воспоминаниях: «В ЛИТО происходили литературные «пятницы». На этих вечерах помимо пролетарских и крестьянских писателей выступали артисты Художественного театра, в том числе Качалов, Орленев, Тарасова, Шевченко, а также такие режиссеры, как Таиров, Мейерхольд, Берсенев. Заходил к нам и художник Якулов, автор проекта памятника в Баку 26 комиссарам, и многие другие. Когда публика узнавала, что в очередную «пятницу» будет выступать Владимир Маяковский или Сергей Есенин, зал набивался до отказа». В декабре 1921 года поэт подарил «Пугачева» с автографом: «Петру Авдеевичу С.Есенин». На «Исповеди хулигана» (1921) поэт написал: «Милому Петру Авдеевичу. Дружеский С.Есенин». С.Есенин планировал в издательстве «Московская Трудовая Артель Художников Слова» (МТАХС) выпустить книгу Петра Кузько. Он встречался с Всеволодом Мейерхольдом, они вели разговор о Сергее Есенине. Благодаря П.Кузько сохранилась запись этого разговора. О чтении Есениным «Пугачёва» в театре Мейерхольда в связи с предполагавшейся постановкой этой пьесы Кузько пишет: «Есенин читал мне «Пугачева», и я почувствовал какую-то близость «Пугачева» с пушкинскими краткодраматическими произведениями. Есенин читал мне пьесу как бы в конкурсном порядке, когда предлагались и другие произведения к постановке. Он читал, так сказать, внутренне собравшись. В этом чтении, визгливо-песенном и залихватски удалом, он выражал весь песенный склад русской песни, доведенной до бесшабашного своего удальского выявления. Песенный лад Есенина связан непосредственно с пляской — он любил песню и гармонику. А песня подобно мистерии — явление народное. Ни Качалов, ни Книппер совсем не умеют читать Есенина». В последний раз встреча с Есениным состоялась в декабре 1925 года перед отъездом поэта в Ленинград. «Разговор наш как-то не клеился, — вспоминал П.Кузько. — Мы перекинулись обычными в таких случаях фразами и разошлись». В 1963-1964 годах П.Кузько написал мемуарный очерк «Есенин, каким я его знал». Умер Петр Авдеевич Кузько в 1969 году.
«Он все дороги знает, у него нюх»
Писатель Сергей Тимофеевич Григорьев (настоящая фамилия Григорьев-Патрашкин) (1875-1953) родился в городе Сызрани Симбирской губернии (ныне Самарской области) в семье железнодорожника. После окончания реального училища поступил в Санкт-Петербургский электротехнический институт. Однако ему удалось проучиться только три года, так как в семье не хватало денег и родители не смогли платить за обучение. Он вернулся в родной город, стал давать частные уроки, работал на местной электростанции. В 1900 году он смог вернуться в Санкт-Петербург и вновь поступить в электротехнический институт, но вскоре был отчислен за участие в студенческой демонстрации на Казанской площади. Первый рассказ Григорьева «Нюта» был опубликован в 1899 году в «Самарской газете», в которой тогда работал Максим Горький. С 1901 года для С.Григорьева началась кочевая жизнь провинциального журналиста, сотрудничал с более чем 100 газетами и журналами. Первую мировую войну провел на фронте рядовым. Вплоть до 1917 года он жил во многих городах Поволжья и только в 1922 году обосновался в Сергиевом Посаде под Москвой. В 1920-е годы дружил с С.Есениным, писателями-имажинистами. В ноябре 1921 года в кафе «Стойло Пегаса» выступал с докладом «О Кусикове». В 1921 году в издательстве «Имажинисты» С.Григорьев напечатал книгу «Образ Коненкова», в которой описал встречи С.Есенина с С.Коненковым в мастерской скульптора. В книге «Пророки и предтечи последнего завета: Имажинисты Есенин, Кусиков, Мариенгоф» (1921) связал поэтическое творчество имажинистов с революционными преобразованиями в стране. «Революция — время пророчеств: предсказания прошедшего и предвидения будущего, — писал он. — Поэтому революция — торжество слова. Поэтому революция — время поэтов…». При рассмотрении творчества трех поэтов-имажинистов предпочтение отдал С.Есенину. Критик отметил в имажинистских сочинениях изобилие конской символики. С.Григорьев использовал «конскую кодировку» для освещения творчества имажинистов, поведал читателям о роли коней «головного», «выносного» и «в оглоблях», а при сравнении с поэтами получилось: «Есенин раздувает ноздри. Кусиков прядет ушами. Мариенгоф беспечно помахивает хвостом». С.Григорьев отметил сочетание образа лошади с погребальной тематикой: «…кто знает свою цель, как похоронная кляча ворота кладбища, тому рекомендую от души поездку по революционной России с Сергеем Есениным на облучке». Была предпринята попытка проследить эволюцию есенинского мироощущения, связанного с темой Родины и революции. «Он все дороги знает, — отмечал С.Григорьев, — у него нюх: суховатой липой «колеса» и если заблудимся, он дым соломенной деревни учует за семь верст». При анализе поэмы «Марфа Посадница» отмечалось, что она насыщена «музыкой образов», что очаровательная музыка этого произведения построена на перезвонах гласных. Цитируя «Инонию», «Песнь о хлебе», С.Григорьев высмеивал есенинскую библейскую образность. С 1921 года С.Григорьев работал в «Международном универсальном магазине» (МУМ), в дальнейшем преобразованного в ГУМ. Он оказывал помощь друзьям-имажинистам в реализации их книг. 6 марта 1922 года к нему обратился С.Есенин: «Дорогой Сергей Тимофеевич! Будьте добры, если сможете, то проведите еще 100 экз. «Пугачева». Я сейчас очень нездоров, и мне очень нужны деньги. Искренне уважающий Вас. С.Есенин». С.Григорьев — автор исторических романов и повестей для детей и юношества: «Мальчий бунт» (1925), «Берко-кантонист» (1927), «Александр Суворов» (1939), «Малахов курган» (1944), «Победа моря» (1945), приключенческих повестей «С мешком за смертью» (1924) и «Тайна Ани Гай» (1925). В остросюжетных романтических книгах Григорьева воспеваются отвага, верность и мужество. Умер Сергей Тимофеевич Григорьев 20 марта 1953 года в Москве, похоронен в Москве на Ваганьковском кладбище.
«Беспризорный Есенин»
Поэт Николай Гаврилович Полетаев (1889-1935) родился в Одоеве Тульской губернии. Детство провёл в родных местах у бабушки, затем в большой бедности жил с матерью в Москве в стенах Старо-Екатерининской больницы в Москве, где мать работала сиделкой. Получив начальное образование, будущий поэт окончил торговую школу Алексеевых, а затем с 1905 году работал на Брянской железной дороге конторщиком и табельщиком. Детство и юность Полетаева прошли в подвалах, в сырости, в недоедании, в соседстве с задворками и мусорными ямами, здесь он заболел чахоткой. Полетаев принял участие в забастовках 1906 года, и в 1917 года его избирают членом комитета Брянского вокзала. Полетаев познакомился с Есениным в 1918 году на занятиях Литературной студии московского Пролеткульта, одним из активных участников которой он был. В то время Есенин тоже принимал участие в деятельности этой организации, хотя и не разделял основных теоретических положений руководителей этого движения.
О первой встрече с С.Есениным Н.Полетаев писал: «В первый раз я встретил Есенина в 1918 году в Пролеткульте на литературном собеседовании в нарядной гостиной Морозовского особняка… Не помню, кто читал стихи, когда вошел Есенин. Я ни разу не видел его прежде и сразу был поражен его видом… Он был одет в шелковую белую вышитую длинную русскую рубаху и широкие штаны. Костюм сельского пастушка с картины восемнадцатого века… Да и сама наружность его: волосы цвета спелой ржи, как будто кипевшие на точеной красивой голове, пышные, волнистые; черты лица тонкие, почти девичьи; голубые глаза, блестевшие необычной улыбкой. Думалось — как мог появиться здесь такой человек в годы пулеметной трескотни, гудящих аэропланов, голодного пайка? Я решил, что, наверное, это артист, пришел читать чьи-нибудь стихи, но, нечаянно услышал фамилию Есенин, я подумал: «А как он все-таки похож на свои стихи!» Познакомившись с Есениным, я узнал, что он живёт тут же, в Пролеткульте с поэтом Клычковым, в ванной комнате купцов Морозовых, причём один из них спит на кровати, а другой в каком-то шкафу на чем-то для спанья совсем непригодном. Чем они жили, довольно трудно было сказать, тогда всё-то, неизвестно на какие средства жили, но были веселы и стихи писали, как никогда».
Н.Г.Полетаев о чтении стихов Есениным писал: «Читал он необычайно хорошо. В Москве он читал лучше всех. Недаром молодые поэты читали по-есенински…». Полетаев вспоминал: «В этом же году я был в гостях у одного студийца Пролеткульта, куда был приглашён и Есенин. Семья к моему величайшему изумлению, оказалась буржуазной — богатая обстановка, рояль, дочь с высшим музыкальным образованием. Есенин к такому обществу и такой обстановке, казалось, уже давно привык и держался свободно, как избалованный ребёнок. По просьбе хозяев он довольно охотно читал стихи, те же самые, что и в Пролеткульте, и, странное дело за чайным столом их приятнее было слушать. Дочь хозяев очень долго хорошо играла нам на рояле, причём Есенин особенно просил играть Вертинского. О стихотворении С.Есенина «Вот оно, глупое счастье…» отозвался восторженно: «Возможно ли было в четырех строчках нарисовать полнее картину вечера, дать этой картине движение, настроение». Имажинистские идеи Полетаеву были чужды. Имажинистов он считал ловкими и хлесткими ребятами, которые к стихам относились с формальной стороны, игнорируя их содержание. В то же время был уверен, что имажинисты какое-либо влияние на Есенина не могли. Первое своё стихотворение «Красный звон» опубликовал в «Известиях» 6 ноября 1918 года. «Зуд к писательству у меня всегда был, — сообщал он в автобиографии, — но я так уважал человеческое слово, что писать и печатать с 1907 г. по 1917 г. не мог. Я знал, что я буду не нужен: тогда читали Арцыбашева, Вербицкую и др.» Первое стихотворение Полетаев опубликовал в газете «Известия» от 6 ноября 1918 года. В дальнейшем печатался в журнале «Кузница», «Гудки», «Горн», «Творчество» и др. В январе 1920 года С.Есенин в кафе Всероссийского союза поэтов слушал выступления молодых пролетарских поэтов. Н.Полетаев вспоминал: «Нас, молодых, выдвигавшихся тогда поэтов из Пролеткульта, пригласили читать стихи в «Домино». Есенин тогда гремел и сверкал, и мы очень обрадовались, узнав, что он в этот вечер будет читать стихи… Когда мои товарищи читали, я с беспокойством смотрел на них и на публику… Мне пришлось читать последним… На этом вечере С.Есенин не стал читать свои стихи, а с эстрады обозвал присутствующих в кафе хорошо одетых посетителей спекулянтами и шарлатанами, что завершилось скандалом и проверкой документов милицией… Когда этот «скандалист» работал — трудно было себе представить, но он работал в то время крепко. Тогда были написаны лучшие его вещи: «Сорокоуст», «Исповедь хулигана», «Я последний поэт деревни…». В 1920 году Н.Полетаев вошёл в литературное объединение «Кузница». С.Есенин и Н.Полетаев участвовали на диспуте о пролетарской поэзии 26 января 1920 года в московском Политехническом музее. Оба поэта были заявлены для участия в устном конкурсе на призы за лучшие стихи, проводимом Всероссийским союзом поэтов 7 декабря 1920 года в Политехническом музее. «Захожу я как-то в «Лавку имажинистов», — вспоминал Н.Полетаев. — Есенин, взволнованный, счастливый, подает мне, уже с заготовленной надписью, свою только что вышедшую книжку «Исповедь хулигана». Я тут же залпом прочитываю её, с удивлением смотрю на этого человека, шикарно одетого, играющего роль вожака своеобразной «золотой молодежи» в обнищалой, голодной, холодной Москве и способного писать такие блестящие, глубокие стихи. «Знаешь, Полетаев, уже на немецкий, английский и французский перевод есть! Скоро пришлют — и с деньгами!» — говорит Есенин с мальчишеской, хвастливой улыбкой. А я не могу оторваться от книги». В 1921 году на книге «Исповедь хулигана» С.Есенин написал: «Н.Полетаеву с любовью Есенин». Творческий процесс Есенина был динамичным, как пишет Н.Полетаев: «Он рос. Критик В.П.Полонский уже тогда на докладах в Доме печати называл его великим русским поэтом. Есенин уже не терпел соперников, даже признанных, даже больших». Последняя встреча Н.Полетаева и С.Есенина прошла в кафе «Стойло Пегаса», где они слушали выступление цыганского хора. Затем они всю ночь ходили по Тверской улице, говорили о стихах. «Я с удовлетворением отозвался, — писал Н.Полетаев, — о некоторых последних его вещах. «Ага! Ты наконец понял! Погоди, я скоро еще не то напишу! Затем он, по обыкновению, стал говорить, что Россия, вся Россия — его, а не моя и не Казина, а тем более не Маяковского. Я «уступил» ему Россию. Он плакал, мы целовались. Я смутно, но понимал, что ему больно, что в нем что-то творится, что-то происходит, а что?.. С нами был какой-то человек, не литератор, но близкий приятель Есенина. — Куда ты сегодня спать пойдешь? — спросил он Есенина. — А, право, не знаю! — как бы раздумывая, ответил Есенин. — Пойдем хоть к тебе. — Да разве у тебя своей квартиры нет? — спросил я. — А зачем она мне? — просто ответил Есенин. «Беспризорный Есенин», — подумал я. На смерть поэта Н.Полетаев в 1926 году написал воспоминания «Есенин за восемь лет». Во второй половине 1920-х годов Полетаев переключается на литературно-редакторскую работу. Он становится членом редколлегий журнала «Октябрь» (1927-1928), «Рост» (1930). Издал девять поэтических сборников, в том числе — «Резкий свет» (1926), «Стихи. Книга первая» (1930), «О соловьях, которых не слыхал» (1932), но они успеха не имеют. В обстановке 1930-х годов болезнь Полетаева обостряется, что приводит его к кончине. Умер Николай Гаврилович Полетаев в возрасте 35-ти лет 16 марта.1935 года в Москве.
«Глядя на их невымытые хари»
Политический деятель, академик АН СССР Николай Иванович Бухарин (1888-1838) родился в Москве в семье школьных учителей. Он учился в Первой гимназии в Москве, после окончания, которой с 1907 года учился на экономическом отделении юридического факультета Московского университета, откуда в 1911 году был исключён в связи с арестом за участие в революционной деятельности. В июне 1911 года арестован и сослан на 3 года в Онегу (Архангельская губерния), оттуда бежал через Москву в Ганновер. В эмиграции работал в большевистских и социалистических организациях Германии, Австро-Венгрии, Швейцарии, в Скандинавских странах. В 1912 году в Кракове Бухарин познакомился с Лениным, с которым впоследствии поддерживал дружеские отношения. В апреле 1917 года Бухарин возвратился на родину. После Октябрьской революции был на руководящих государственных и партийных постах. В «Письме к съезду», написанном Лениным в конце 1922 года, он дал Бухарину следующую характеристику: «Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нём есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)». С.Есенин в январе 1919 года присутствовал при споре литературного критика Г.Устинова с Н.Бухариным о роли метафизической теории. В 1920-е годы Н.Бухарин входил в специальную комиссию Политбюро РКП(б), на заседаниях которой рассматривались вопросы идеологического руководства работой объединений пролетарских писателей. Принимал участие в обсуждении 9 мая 1924 года «Письма в отдел печати ЦК РКП(б)», на котором было поддержано предложение о сотрудничестве с «попутчиками», против которых выступили критики журнала «На посту». С.Есенин лично не встречался с Н.Бухариным. В стихотворении «Русь бесприютная» (1924) поэт писал о беспризорных мальчишках. Он не считал их отбросами общества, рассматривал как полноправных граждан, так как:
В них Пушкин,
Лермонтов,
Кольцов,
И наш Некрасов в них,
В них я,
В них даже Троцкий,
Ленин и Бухарин.
Не потому ль мой грустью
Веет стих,
Глядя на их
Невымытые хари.
Ходила и другая фраза — «Вокруг все хари, хари, хари и в них плюющий наш Бухарин». Ленин хотя и сказал о Бухарине, что «Он никогда не учился», но это не помешало Бухарину учить других. Вся идеологическая сфера сосредоточена была через год после смерти Ленина в его руках. Он был главным редактором большевистской газеты «Правда», а вскоре и стал главным редактором журнала ЦК партии «Большевик», созданного для «защиты и укрепления исторического большевизма против любой попытки искажения и извращения его основ». Как утверждал Лев Каменев — «Официальный большевизм 1925-26 годов был в основном бухаринским». Есенин был принципиальным критиком, так называемой пролетарской литературы. Партия не могла не осуждать Есенина. Поэт и литературный критик Николай Захаров-Мэнский в 1927 году объявил: «Я не буду пророком, если скажу, сейчас этот год, год беспримерной популярности Есенина, окончился, ближайшие 365 дней будут низведением с пьедестала этого во многом переоценённого, но всё же, исключительного и неповторимого лирика последнего десятилетия». Слова Захарова-Мэнского действительно стали пророческими.
12 февраля 1927 года «Правда» опубликовала статью Н.Бухарина «Злые заметки», где была сформулирована политическая оценка всего литературного наследия Сергея Есенина. В статье автор грубо отозвался о личности Есенина и его творчестве, писал, что «есенинщина — это самое вредное, заслуживающее настоящего бичевания явление нашего литературного дня. Есенин талантлив? Конечно, да. Какой может быть спор? Но талантлив был и Барков, этот прямой предшественник пушкинского стиха. Талантлив в высокой степени «академик» И.Бунин. Даже Мережковскому нельзя отказать в этом свойстве. Есенинский стих звучит нередко как серебряный ручей. И всё-таки в целом есенинщина — это отвратительная, напудренная и нагло раскрашенная российская матерщина, обильно смоченная пьяными слезами и оттого ещё более гнусная. Причудливая смесь из «кобелей», икон, «сисястых баб», «жарких свечей», берёзок, луны, сук, господа бога, некрофилии, религии и хулиганства, «любви» к животным и варварского отношения к человеку, в особенности к женщине; бессильный потуг на «широкий размах» (в очень узких четырёх стенах ординарного кабака), распущенности, поднятой до «принципиальной» высоты, и т.д.; всё это под колпаком юродствующего квази-народного национализма — вот что такое есенинщина». Список обвинений, предъявленных Бухариным Сергею Есенину был впечатляющим. Из всего сказанного Бухариным следовало, что Есенин, вольно ли, невольно, был пропагандистом русского национализма, антисемитизма, пьянства, хулиганства, распущенности, то есть «свинского отношения к женщине». Статья Бухарина сделала своё гнусное дело. Уже в 1927 году Есенина превратили в отщепенца и забулдыгу, а его поэзию в «есенинщину», демонстрирующую полное несоответствие идеалам социализма. И в «скотном дворе» началась дикая травля Есенина и преследование «есенинцев». Вдова поэта Софья Толстая-Есениной писала юристу Анатолию Кони 6 мая 1927 года: «Печать и руководящая общественность подняла дикую травлю на имя и творчество моего мужа, и сверх моральной тяготы это отражается практически, так как мешает мне развивать и расширять главную мою работу — в Есенинском музее. Эта работа кропотливая, трудная, но единственная моя радость». В тот же день она написала письмо Максиму Горькому: «Вы единственный человек, который мог бы сейчас сказать по-настоящему, чтобы эти люди пришли в себя, а то они совсем взбесились. Вы не можете себе представить, что пишут в провинции и что говорят на диспутах. И все это с легкой руки Сосновского и Бухарина. Сергей уже стал «фашистом» (!), по отзыву особо ретивых!». Н.Бухарин не был единственным недоброжелателем Есенина. Так Корней Чуковский незадолго до гибели поэта записал в дневнике: «В Есенине есть… графоманская талантливость, которая не сегодня-завтра начнёт иссякать». На Есенина напустился также Горький, так в марте 1925 года он опубликовал в «Правде» письмо, в котором говорилось: «Неонародническое течение, созданное поэтами Клычковым-Клюевым-Есениным… становится всё заметнее, кое у кого уже приняло русофильскую окраску, что, в конце концов, ведет к русскому фашизму». В числе тех, кто подал свой голос против бухаринской статьи, был Владимир Маяковский. Он прямолинейно и резко, высказался 13 февраля 1927 года на диспуте в Коммунистической академии: «Есенин не был мирной фигурой при жизни, и нам небезразлично и даже приятно, что он не был таковым. Мы взяли его со всеми недостатками, как тип хулигана, который по классификации т. Луначарского мог быть использован для революции, Но то, что сейчас делают из Есенина, это нами самими выдуманное безобразие». Но всё это были частные мнения отдельных, пусть и авторитетных, литераторов. Совсем другое дело, когда на Есенина ополчился главный идеолог партии Н.Бухарин. Необоснованные обвинения привели к длительному официальному замалчиванию в стране имени С.Есенина. Статья Н.Бухарина явилась поводом для отказа издавать собрание сочинений С.Есенина в 4-х томах, запланированное издательством «Федерация» на 1929 год. После настоятельных обращений к М. Калинину было разрешено выпустить в издательстве «Федерация» есенинский однотомник «Стихи и поэмы» в 1931 году. Но «любимец всей партии» не унимался, «есенинщина» была его козырной картой в идеологической борьбе партии. Он вновь напомнил о Есенине в своем выступлении в августе 1934 года на первом Всесоюзном съезде писателей. «Более почвенным, гораздо менее культурным, — говорил он с трибуны, — с мужицко-кулацким естеством прошел по полям революции Сергей Есенин, звонкий песенник и гусляр, талантливый лирический поэт. Он совсем по-другому «принял» революцию. Он принял только её первые этапы, или, вернее, первый этап, когда рухнуло помещичье землевладение. Песенный строй его поэтической речи, опора на народную деревенскую ритмику, на узоры деревенских образов, глубоко лирический и в то же время разухабисто-ухарский тембр его поэтического голоса сочетались в нем с самыми отсталыми элементами идеологии: с враждой к городу, с мистикой, с культом ограниченности и кнутобойства. Его порывы к пролетариату были в значительной мере внешними рефлексами. Его настоящее поэтическое нутро было наполнено ядом отчаяния перед новыми фазисами великого переворота». По сути дела, Есенин был лишь картой в политической игре. Спор шёл, по сути, не о Есенине и даже не о «есенинщине». Рассуждение о Есенине и поклонниках его творчества не более чем повод. Бухарин вёл свою игру на политической карте страны. Вскоре Н.Бухарин был репрессирован. 13 марта 1938 года Военная коллегия Верховного суда СССР признала Бухарина виновным и приговорила его к смертной казни. Ходатайство о помиловании было отклонено, и он через два дня был расстрелян в посёлке Коммунарка Московской области, там же и похоронен. Бухарин был реабилитирован только 4 февраля 1988 года и в том же году посмертно восстановлен в партии, и в АН СССР.
«Сейчас иное отношение к Есенину, и не рекомендуется его и о нём что-нибудь печатать. Подождем.»
Поэтесса и литературный критик Евдоксия Фёдоровна Никитина (урождённая Плотникова, по первому мужу Богушевская, настоящее имя Евдокия) (1895-1973) родилась в Ростове-на-Дону в зажиточной крестьянской семье. Окончила историко-философское отделение Высших женских курсов в Москве, некоторое время училась в Лазаревском институте восточных языков, стала женой его преподавателя — Н.В.Богушевского. Начала публиковаться в 1914 году как журналист и литературный критик. Тогда же она стала проводить субботние встречи, посвященные литературе. Объединение называлось «Литературные субботники». Оно располагалось в её квартире (Газетный переулок, 3, кв. 7; с 1930 года — Тверской бульвар, 24, кв. 8) и было создано по инициативе профессоров Московского университета И.Н.Розанова, П.Н.Сакулина и А.Н.Веселовского. После Октябрьской революции работала на рабфаке и во 2-м МГУ. В 1919 году опубликовала сборник стихов «Росы рассветные». С 1921 года объединение получило новое название — «Никитинские субботники». В заседаниях участвовали студенты-выпускники Московского университета и Высших женских курсов, писатели и литературоведы различных творческих ориентаций, в том числе Ю.И.Айхенвальд, Л.П.Гроссман, Л.М.Леонов, А.С.Новиков-Прибой, Б.А.Пильняк, П.С.Романов, А.С.Неверов, Л.Н.Сейфуллина, В.М.Инбер, И.Л.Сельвинский, В.Г.Лидин, Д.Д.Благой, К.И.Чуковский, Н.К.Гудзий, К.Л.Зелинский, Н.К.Пиксанов, А.В.Луначарский, Н.Л.Бродский, С.В.Шувалов, А.С.Яковлев а также артисты В.И.Качалов, Е.Н.Гоголева, М.М.Блюменталь-Тамарина, А.А.Яблочкина, И.М.Москвин и художники К.Ф.Юон, Е.Е.Лансере, Кукрыниксы. Состав «Никитинских субботников» постоянно менялся. Бывала там одно время М.Цветаева, но из-за скандала, связанного с публикацией ее произведений она перестала посещать «субботники». В 1922 году начало работу издательство «Никитинские субботники», где за 1922-1931 годы вышло более 300 изданий книг и брошюр. Оно выпустило несколько редких книг, например, так в 1931 году было напечатано единственное прижизненное издание Сигизмунда Кржижановского «Поэтика заглавий». «Никитинские субботники» издавали также и альманах «Свиток», где печатались члены объединения. У Е.Никитиной собирались и издавались представители совершенно разных литературных направлений, но это не порождало конфликтов. Произведения здесь разбирались на профессиональном, а не на идеологическом уровне, при этом авторы прислушивались к мнению не только сторонников, но и оппонентов. Критика здесь выражалась, как правило, в корректных формах. 1924-1925 годах литературное объединение «Никитинские субботники» посещал С.Есенин. Е.Никитина писала о поэзии С.Есенина в статье «Поэты и направления (Пути новейшей поэзии)» в журнале «Свиток» (1924, № 3). В статье давалась оценка поэмы «Пугачев», в которой Е.Никитина увидела отражение генетического родства мировоззрения современного крестьянства и казаков второй половины XVIII века, поэтому поэму считала заметным историко-литературным явлением. Отметив две значительные сцены (заговор предателей Пугачева и гибель Пугачева) и «внутреннюю правдивость пьесы-поэмы», она назвала «Пугачева» — «поэмой наших дней, нашего «героизма и предательства».
Е.Ф.Никитина сообщила, что: «Есенин долго искал в голодные годы афанасьевское исследование и, наконец, купил его за пять пудов муки». В её архиве в то время хранились бумаги поэта, из которых видно, что Есенин делал всякого рода выборки из афанасьевского текста и тут же переделывал их в стихи…». В архиве Е.Ф.Никитиной сохранился машинописный список одного из вариантов стихотворения С. Есенина «Сыпь, гармоника! Скука… Скука…», написанного в феврале 1923 года:
Сыпь, гармоника, — скука, скука…
Гармонист пальцы льет волной.
Пей со мною, паршивая сука,
Пей со мной!
Излюбили тебя, измызгали
Невтерпеж.
Что ж ты смотришь синими брызгами,
Или в морду хошь!?
В огород бы тебя, на чучело,
Пугать ворон!
До печенок меня замучила
Со всех сторон!
Я с тобою из женщин не с первою —
Много вас!
Но с такою, как ты, стервою
Лишь в первый раз!
Сыпь, гармоника, сыпь, моя частая,
Пей, выдра, пей!
Мне бы лучше вон ту, сисястую, —
Она глупей.
И чем дальше, тем звонче,
То здесь, то там…
Я с собой не покончу,
Иди к чертям!
К вашей своре собачьей
Пора б простыть!..
Дорогая, я плачу…
Прости, прости!
Под редакцией Е.Никитиной в 1926 году в издательстве «Работник просвещения» вышел сборник «Есенин: Жизнь. Личность. Творчество». Е.Никитина во вступительной статье «Сергей Есенин» дала общую характеристику творчества поэта, обратила внимание на особенности есенинского поэтического стиля, призывала изучать комплексно творчество Есенина. В монографии Е.Никитиной «Русская литература от символизма до наших дней» (1926) в разделе «Имажинизм» о С.Есенине говорится как об одном из зачинателей этой школы. В 1930-е годы после дискуссии о «есенинщине» и запрета на публикацию материалов о С.Есенине Е.Ф. Никитина на предложение тиражировать портрет поэта работы А.Н.Яр-Кравченко писала художнику: «1. Портрет очень хорош. 2. Есенину издательство наше достаточно ярко показало свое отношение: мы издали книгу профессора Розанова о Есенине, издали воспоминания о нем Наседкина и, наконец, альбом фотографий (большой) Есенина. 3. Охотно издали бы и открытки со снимка, который Вы мне прислали. Может быть, со временем и издадим, но сейчас сделать этого мы не сможем. Сейчас иное отношение к Есенину, и не рекомендуется его и о нем что-нибудь печатать. Подождем.». Е.Ф.Никитина бережно относилась ко всем материалам о поэте. Она собрала большую коллекцию различных материалов о творческой биографии С.Есенина, о чем сообщила «Литературная газета» от 29 декабря 1966 года. В 1940-х годах профессор Е.Никитина в докладе «Современная русская литература в ее главнейших группировках» включила раздел о творчестве С.Есенина. В 1968 году в журнале «Волга» (№ 7) в статье «Есенин и русская поэзия» писала о месте С.Есенина в русской литературе, отмечая, что «подлинные масштабы таланта Есенина не очерчены еще и в пределах родной литературы». В 1931 году, когда в СССР полностью ликвидировали частное предпринимательство, Никитина смогла договориться о том, чтобы ее издательство «Никитинские субботники» вошло в состав издательства «Федерация». В 1930-е годы издательство перестало существовать, однако вновь возобновило работу в конце 1950-х годов — во время «хрущевской оттепели». В 1958 году был опубликован первый том собрания сочинений Ги де Мопассана. В архиве «Никитинских субботников» сохранились собранные Никитиной около 160 тысяч документов по литературе и искусству, 16 тысяч портретов, шаржей и карикатур, 2 тысяч фотоснимков. В 1957 году Никитина передала архив в дар государству. В 1962 году в последней её квартире по Вспольному переулку, 14, начал работу музей «Никитинские субботники», он стал филиалом Государственного литературного музея РСФСР. Никитина назначена была его директором пожизненно. Умерла Евдоксия Фёдоровна Никитина 3 декабря 1973 года в Москве.
