Э.Д. Гетманский
«Стихи Есенина зовут нас призывно и нежно, как звала его мать к родному дому, к братству, дружбе, любви»
Однажды поэт признался: «Мне кажется, я пишу стихи для самых близких друзей». И это было правдой. Ведь только близким людям можно рассказать о своих душевных страданиях, сокровенных думах. Только друзьям можно доверить свои заветные мечты, надежды. Но среди массы тех людей, которых поэт считал своими друзьями, были поклонники и приятели, которые иронически грелись в лучах его славы. Вспоминается зоркое наблюдение Максима Горького: «Настоящее искусство возникает там, где между читателем и автором образуется сердечное доверие друг к другу». Тульский график Владимир Чекарьков подарил иконографический экслибрис для домашней библиотеки создателя есенинского сайта «Esenin.ru» московского библиофила Сергея Трифонова.
Поэт встречался не только с людской «накипью», но и с большими, крупными и умными людьми, о них и пойдёт речь в этой статье.
«У Васятки у Каменского голова дубовая»
Поэт-футурист, драматург, один из первых русских авиаторов Василий Васильевич Каменский (1884-1961) родился на пароходе на реке Каме между Пермью и Сарапулом в семье управляющего золотыми приисками. Детские годы прошли на Урале, затем после смерти родителей жил в Перми. Увлекался театром, играл в провинциальных спектаклях, печатал стихи в местных газетах. За революционную деятельность в железнодорожных мастерских был арестован на четыре месяца. Освободившись, совершил поездку в Стамбул и Тегеран. В 1906 году приехал в Санкт-Петербург, сдал экзамен на аттестат зрелости, окончил сельскохозяйственные курсы. С 1908 года по приглашению издателя Н.Г.Шебуева работал заместителем главного редактора в журнале «Весна» где познакомился с видными столичными поэтами и писателями Л.Андреевым, А.Куприным, Ф.Сологубом, также и с футуристом Д.Бурлюком, у которого учился живописи. Вместе с В.Хлебниковым, Д.Бурлюком, Е.Гуро организовал литературную группу «кубофутуристов». В 1911 году ездил за границу, в Берлин и Париж, для обучения лётному делу, также учился в варшавской лётной школе «Авиата» у Харитона Славороссова. Одним из первых в России освоил моноплан «Блерио XI». В.В.Каменский впервые ввёл в обиход слово «самолёт», до него летательные аппараты называли лишь «аэропланами». С Сергеем Есениным Василий Каменский впервые познакомился на квартире Фёдора Сологуба в 1915 году. «Однажды на званом ужине у Фёдора Сологуба, после выступления Маяковского, — вспоминал В.Каменский, — хозяин попросил прочитать свои стихи белокурого паренька, приехавшего будто бы только сейчас из деревни. И вот на середину зала вышел деревенский кудрявый парень, похожий на нестеровского пастушка, в смазных сапогах, в расшитой узором рубахе, с пунцовым поясом. Это был Сергей Есенин». В мае 1918 года С.Есенин и В.Каменский публиковали свои стихотворения в сборнике «Весенний салон поэтов». В.Каменский был одним из инициаторов создания в Москве «Кафе поэтов», в котором регулярно проводились выставки, организовывались поэтические вечера. В «Кафе поэтов» неоднократно выступал С.Есенин. В 1919 году они участвовали в сборниках «Явь» и «Автографы». Оба поэта были в приятельских отношениях. С.Есенин написал шутливую частушку:
Квас сухарный, квас янтарный,
Бочка старо-новая,
У Васятки у Каменского
Голова дубовая
А.Мариенгоф вспоминал в «Романе без вранья»: «Один новый год мы встречали в Доме печати… Есенина упросили спеть его литературные частушки. Василий Каменский взялся подыгрывать на тальянке. Каменский уселся в кресло на эстраде. Есенин — у него на коленях. Начали: ‹далее идут частушки о Блоке, Брюсове, Маяковском, Мариенгофе, Городецком›. И, хитро глянув на Каменского, прижавшись коварнейшим образом к его груди, запел во весь голос припасённую под конец частушку. «Квас сухарный, квас янтарный…». Туго набитый живот зала затрясся от хохота. В руках растерявшегося Каменского поперхнулась гармошка». В декабре 1918 года образовался Всероссийский союз поэтов, первым председателем президиума союза был В.Каменский, которого вскоре сменил В.Я.Брюсов. Есенин входил в состав президиума, избранного общим собранием 24 августа 1919 года. В РГАЛИ (фонде поэта Асеева) хранится портретный рисунок Сергея Есенина, предположительно выполненный В.Каменским, его авторство взято под сомнение вопросительным знаком возле фамилии. Карандашный портрет запечатлел Есенина за работой, склонённого над записью стихов. В 1921 году в Берлине издаётся поэтический сборник «Поэзия большевистских дней», включающий стихотворения С.Есенина, В.Каменского и других поэтов. К.Спасский писал: «Есть в Москве только четыре имени: Маяковский, Каменский, Есенин, Шершеневич. Остальное — хаос и бедлам…». После провозглашения имажинизма творческие пути С.Есенина и В.Каменского разошлись. 17 октября 1921 года в Политехническом музее на литературном «Вечере всех поэтических школ и групп» под председательством В.Брюсова в списках заявленных участников В.Каменский числился футуристом, а Есенин — имажинистом. С.Есенина и В.Каменского привлекали исторические сюжеты. Крестьянскому восстанию ХУШ века С.Есенин посвятил поэму «Пугачёв», а В.Каменский — поэму «Емельян Пугачёв». В 1920-1930-е годы В.Каменский жил в Москве, на Кавказе, на Каменке, много путешествовал, издал несколько сборников стихов, участвовал в ЛЕФе, писал мемуары. О встречах с Есениным и его жизни в «кафейный» период писал в книгах «Жизнь с Маяковским. (М., 1940) и «Путь энтузиаста» (Пермь, 1968).
«Подлинный и талантливый молодой поэт»
Поэт и издательский работник Пётр Никанорович Зайцев (1889-1970) родился в Иваново-Вознесенске в семье ремесленника-переплётчика. С 1915 года работал в редакциях и издательствах. Увлекался поэзией, писал стихи. В 1915 году прочёл в «Новом журнале для всех» стихотворение С.Есенина. Позже П.Зайцев вспоминал: «Стихи привлекли меня душистой свежестью образов, чистой, миловидной прелестью и непосредственным лиризмом. Это были настоящие, живые стихи, а не паркетно-лощёные строки петербургских и многих тогдашних московских поэтов-эстетов, парнасцев и пассеистов. Свежо и молодо прозвучали его стихи. Они запомнились, как и самое имя поэта, среди десятков поэтических имён. Подлинный и талантливый молодой поэт!». В 1916 году П.Зайцев слушал чтение стихов С.Есениным на вечере «народных поэтов» в «Обществе свободной эстетики». Через два года Зайцев, работая секретарём журнала «Рабочий мир», встретился с С.Есениным в редакции левоэсеровской газеты «Знамя труда». «Мы ещё не были знакомы, — вспоминал П. Зайцев, — но, помня друг друга по вечеру в «Обществе свободной эстетики», поздоровались. Я сказал, что жду здесь петербургских писателей». Через некоторое время С.Есенин принёс в редакцию «Рабочего мира» свои стихи, которые были опубликованы». П.Зайцев в помещении бывшего Немецкого клуба на Софийке, 9 (ныне Пушечная улица, Центральный дом работников искусств) на литературно-музыкальном вечере слушал чтение С.Есениным стихотворения «Товарищ», опубликованное в петроградской газете «Дело народа» 26 мая 1917 года, и ставшее очень популярным. П.Зайцев вспоминал: «Есенин не декламировал и не подвывал, не пел свои песни (всем этим грешили тогда поэты). Он читал просто и реалистично. Его голос наливался силой, и это придавало особую выразительность чтению. Он лепил и ваял свои стихи интонациями голоса, сопровождая произношение стихов сдержанной жестикуляцией, вернее, движением своей небольшой гибкой фигуры».
Оба поэта часто встречались на поэтических вечерах, на собраниях литературного общества «Звено», где бывали В.Маяковский, А.Белый, А.Арго и другие писатели и поэты. По мнению Зайцева «Октябрь задел в Есенине социальные струны, и в его поэзии появились первые революционные мотивы. Голос поэта зазвучал сильнее, увереннее. К середине 1918 года Есенин стал складываться, как один из самых значительных и оригинальных молодых поэтов. Молодёжь подняла его на щит. Когда вышел его сборник «Голубень», книжку раскупила за несколько дней». 13 мая 1919 года в квартире литературоведа В.Львова-Рогачевского Зайцев слушал выступление С.Есенина. Зайцев вспоминал: «Читал он, как всегда, завораживая слушателей, весь отдаваясь во власть своих стихов. Прочитал вначале недавно написанную поэму «Пантократор», а затем «Инонию» и другие поэмы и лирические стихотворения. После чтения началось обсуждение». В 1920 году П.Зайцев издал первую книгу стихов «Ночное солнце», во МХАТе была поставлена его пьеса «Фрол Севастьянов». Перед отлётом Есенина с Айседорой Дункан в свадебное путешествие за границу, Зайцев, будучи редактором литературного сектора Госиздата, 9 мая 1922 года встретился с поэтом и заключил с ним договор на издание книги «Избранное. Стихи», Есенин получил по договору аванс. В 1923-1925 годах Зайцев работал секретарём издательства «Недра». После возвращения из заграничного вояжа Есенин зашёл в «Недра» и, не застав Зайцева, оставил ему записку «Заходил. Хочу говорить о стихах для «Недр». Об этой записке (хранящейся в РГАЛИ), Зайцев вспоминал: «В почерке уже не было строгого устава, характерного для поэта в 1918 году. Это были ломаные каракули, очень слабо напоминавшие прежний почерк поэта, и было в них что-то болезненное»… Редактор «Недр» Н.С.Ангарский отнёсся к предложению Есенина холодно. По его мнению, поэт не подходил по общему строю и направленности для «Недр», и вопрос о печатании его стихов в «Недрах», и об издании его книги не был включён в порядок дня. Сам он в редакцию к нам больше не заходил: ждал, что мы придём к нему — с ответом и приглашением. А мне заходить к нему было не с чем. Так мы с ним в те дни и не встретились». О Есенине той поры Зайцев вспоминал: «Встречаться с Есениным стало вообще тяжело. Он стал задирист, легко затевал ссоры и часто вспыхивал, иногда из-за пустяков. Случалось, он впадал в состояние повышенной чувствительности и раздражённого самолюбия. Тогда он становился неуёмным оскорбителем». В 1924 году Зайцев встретился с Есениным на вечере крестьянских поэтов, на котором читал свои стихи. Зайцев вспоминал: «Есенин читал, как всегда, наизусть, — вспоминал П.Зайцев, — Он великолепно помнил свои стихи. Читал выразительно, просто, с большим мастерством, без завываний, выталкивая с силой слова. И читал очень много — последние стихи из «Москвы кабацкой» и другие, более ранние. Всех захватил он своими стихами и их чтением». Последняя их встреча произошла в конце 1925 года в помещении Госиздата, куда С.Есенин пришёл за гонораром за своё первое полное собрание сочинений в четырёх томах, которое планировалось издать. В этот день поэт выехал в Ленинград, где трагически завершился его жизненный путь. Зайцев провожал Есенина в последний путь. В 1927 году П.Зайцев представил в редакционную комиссию по изданию сборника о Сергее Есенине свои воспоминания, но начавшаяся в стране полемика (с подачи любимца партии Н.Бухарина) о Есенине и есенинщине приостановила работу над сборником, позже издательство «Круг» отказалось от издания книги. Осуществить публикацию своих воспоминаний о Есенине в каких-либо других изданиях Зайцеву не удалось. В 1956 году Зайцев написал мемуары «Сергей Есенин (Из воспоминаний о встречах с поэтом)», частично опубликованные в «Литературной России», полная публикация воспоминаний была осуществлена только в 2008 году.
«Сергей Есенин — бьющий родник творчества»
Писатель, литературный критик и издательский работник Иван Васильевич Евдокимов (1887-1941) родился в семье флотского фельдфебеля. Вырос в деревне под Вологдой. Работал телеграфистом, в 1905 году принимал участие в деятельности Вологодской большевистской организации. В 1911 году поступил на историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета, окончил его в 1915 году. С творчеством С.Есенина познакомился в студенческие годы, прочитав «Радуницу». Евдокимов начал печататься с 1915 года в вологодских газетах. Работал он в Вологде библиотекарем, учителем, читал лекции по истории русского и западноевропейского искусства в Институте народного образования (Вологда). В 1918 году Евдокимов в своей тетради «Заметки по искусству и всякой всячине» записал о Есенине: «Настоящий подлинный поэт. Он развивается. Первая его книжка «Радуница» куда слабее второй «Голубень», хотя в первой был такой шедевр, как «Корова»… Сергей Есенин глубоко чувствует, ярко воспринимает окружающее, думает и выражает себя нередко в прекрасной словесной форме, но в большей части своих стихов — он заласкан Ивановым-Разумником — типичным покровителем «народных дарований» в дурном смысле слова. Этот Сергей Есенин — бьющий родник творчества, у него есть удивительной силы стихотворения, отдельные строфы и стихи. Вдохновение его иногда волнуется и волнует несказанно, он, пожалуй, мог бы пройти небезуспешную «выучку», он мог бы вырасти в крупную поэтическую величину, у него какой-то внутренний есть душевный такт, но обмолвки его, очень яркие и случайные, считать каким-то невиданным откровением, как это делает полугениальный безумец Андрей Белый, странно. Это кружит голову «деревенскому парню», приучая его только лишь к усиленному словоизлиянию, отвлекая его от недостающего его Музе развития, образованности, начитанности». В 1922 году переселился в Москву, где работал в Госиздате. Познакомил И.Евдокимова с С.Есениным поэт Алексей Ганин, земляк И.Евдокимова. Первый раз чтение стихов поэтом И.Евдокимов слышал весной 1924 года. На него большое впечатление произвело стихотворения «Письмо матери». Встречи радовали И.Евдокимова, когда Есенин читал стихи, но нередко и тяготили, если он начинал под пьяную руку ругать кого-нибудь из писателей или поэтов, или иронизировал насчёт Советской власти. И.Евдокимов вспоминал об этих встречах: «Было их довольно много. И от этих встреч на всю жизнь остались тяжёлые и радостные воспоминания: какой-то горький и сладимый аромат». В памяти И.Евдокимова запечатлелась первая встреча с поэтом: «Помню, в домораживающие последними морозами дни зимы 1924 года, с небольшим скупым солнцем на полу, вдруг в комнату вошёл человек в зимнем пальто, вошёл и бросился глазами в глаза. Никогда раньше не видел его, я узнал по прежде попадавшимися портретами Есенина. И мне сразу запомнились — мягкая, лёгкая и стремительная походка, не похожая ни на какую другую, своеобразный наклон головы вперёд, будто она устала держаться прямо на белой и тонкой шее и чуть-чуть свисала к груди, белое негладкое лицо, синеющие небольшие глаза, слегка прищуренные, и улыбка, необычайно тонкая, почти неуловимая». Свои взаимоотношения с поэтом И.Евдокимов охарактеризовал следующим образом: «Я никогда не был интимно близок с Есениным. Мы были на «ты», но Есенин «тыкался» с такой уймой людей, что это «ты» не имело никакого внутреннего значения. Я не выпил с Есениным ни одной рюмки водки, мне не довелось встречаться с ним в его частной жизни, не довелось бывать у него». Евдокимов вёл переговоры с Есениным об издании в Госиздате «Избранного». Об этом он просил А.Берзинь в записке «Только помоги. Так нужно. Скажи Евдокимову (я его люблю) о сборнике». 12 июня 1925 года Есенин на книге «Берёзовый ситец» написал дарственную Евдокимову:
«Сердце вином не вымочу,
Милому Евдокимочу,
Пока я тих,
Эта книга и стих.
И.Евдокимов, как редактор, много сделал для издания трёхтомного «Собрания стихотворений» С.Есенина. С Евдокимовым С.Есенин решал финансовые вопросы. Перед предстоящей свадьбой с С.А.Толстой поэт, испытывая финансовые трудности, обращался к И.Евдокимову: «Евдокимыч, я насчёт моего «Собрания». Мы с тобой говорили в прошлый раз. У меня, понимаешь, свадьба, я женюсь. Вместе со мной в один день сестра выходит замуж за Наседкина. Нельзя ли мне сразу получить тысячи две денег. Только надо скоро». И. Евдокимов вспоминал: «Я его осведомил, что едва ли можно будет сделать так скоро, как он предполагает: договор на большую сумму, необходимо будет получить согласие высших органов Госиздата и, конечно, поставить дело на «формальны» колеса, подать заявление, сговориться об условиях и т.д.». Бюрократические препятствия преодолеть удалось, издание было разрешено. «Евдокимыч, — делился радостью С.Есенин, — я написал тысяч пятнадцать строк. Я, понимаешь, отберу самое лучшее, тысяч десять. Этого довольно: будет три тома. Понимаешь, первое моё «Собрание». Надо издать только хорошо. Я теперь примусь за работу». Но Есенин представил рукописи для трёхтомника в беспорядке, требовалась большая редакторская работа. Евдокимов пишет Есенину: «Уважаемый Сергей Александрович! В начале сентября мы наметили сдать в набор все три тома «Собрания сочинений С.Есенина», но перед нами стоят непреодолимые затруднения. Принесена рукопись в хаотическом состоянии и таковой остаётся до настоящего времени. Это одно. Вывод надо сделать такой: рукопись надо классифицировать, сиречь — привести в порядок. Так как за несколько тысяч вёрст от Москвы делать этого нельзя, то необходимо Ваше официальное сообщение, кому Вы это дело поручаете. Второе — необходимы Ваши соображения по самому изданию: считаете ли Вы нужным порядок расположения хронологический, тематический или формальный. Третье — представлено только 9000 стихов. По договору нужно ещё 1000 стихов. В представленном материале находится поэма «Пугачёв», принадлежащая Госиздату по прежним договорам. В общий подсчёт идти она не может. Четвёртое — считаете ли Вы нужным в собрании сочинений вступительную статью и биографические данные и кому Вы эту работу поручаете нам заказать…». Получив это письмо, Есенин телеграфировал Евдокимову 31 августа 1925 года: «Приезжаю». Большую помощь Есенину по подбору текстов стихотворений в издание и по его окончательной редакции оказали И.Евдокимов и С.Толстая. В конце ноября 1925 года все три тома были подготовлены. Предполагалось, что с января 1926 года издательство будет выпускать по одному тому в месяц. С.Есенин принёс свой портрет для первого тома, выбрал формат книжек и стал с нетерпением ждать выхода своего собрания произведений. «Понимаешь, Евдокимыч, — говорил он редактору, — будет три толстых книжки. Ты только каждое стихотворение пусти с новой страницы, как вот Демьяна Бедного печатаете. Не люблю я, когда стихи печатают, как прозу».
И.Евдокимов с недоверием относился к окружению поэта. «Зрелище это было гнусное и отвратительное, — воспоминал он. — Невольно просыпалась в душе жалость к Есенину, окружающему себя «людской пустотой», и враждебность к его свите». Из лечебницы профессора П.Б.Ганнушкина, где Есенин проходил курс лечения, он передал Евдокимову 6 декабря 1925 года письмо: «Живу ничего. Лечусь вовсю. Скучно только дьявольски, но терплю, потому что чувствую, что лечиться надо. Иначе мне не спеть, как в твоём «Сиверко»: «Пил бы да ел бы, спал бы да гулял бы». На днях пришлю тебе лирику «Стихи о которой». Это письмо Евдокимов получил из рук сестры поэта после его смерти только в конце апреля 1926 года.
Перед отъездом в Ленинград С.Есенин пришёл к И.Евдокимову проститься, просил присылать ему корректурные листы «Собрания стихотворений», обещал переписать автобиографию для первого тома, требовал выдачи гонорара, необходимого для проживания на новом месте, уверял, что скоро пришлёт письмо, как только у него будет точный адрес проживания. Вместо обещанного вскоре пришло известие о смерти поэта «Лучше бы, лучше бы ходил он среди нас всегда пьяный, крикливый, неприятный, но только бы ходил» — говорил друзьям И.Евдокимов, выражая своё состояние во время похорон Есенина.
16 февраля 1926 года Евдокимов начал писать воспоминания о Есенине, которые, как он считал, «будут нелишни при изучении этого исключительного поэта, с которым я имел счастье встречаться». Воспоминания вошли в составленный И.Евдокимовым сборник воспоминаний «Сергей Александрович Есенин» (1926). При подготовке есенинских текстов к изданию возник спор о печатании в текстах неблагозвучных слов «обоссать», «задница», «хер» и др. И до Есенина подобного рода слова встречались у Л.Н.Толстого, А.С.Пушкина и других классиков литературы. «Я со своей стороны считаю, — писал И. Евдокимов 25 января 1926 года заведующему литературно-художественным отделом Госиздата Н.И.Николаеву, — что в нашем издании, имеющем характер почти полного посмертного собрания стихотворений замечательного поэта, каждое слово которого уже представляет драгоценность, каждое переживание которого нужно знать в его подлинном виде, без ненужных никому фиговых листов, был бы неприятным пуританизмом способ отсечения пунктиром «озорных» слов и выражений. В есенинской передаче все эти слова, от которых могут покраснеть добродетельные мещане, даны с прозрачной чистотой и никаких «заразительных» эмоций не вызывают». К мнению И.Евдокимова прислушались. На его письме появилась резолюция: «Оставить текст таким, как он дан поэтом». В начале марта вышел первый том «Собрания сочинений С. Есенина». И.Евдокимов был составителем и автором «Предисловия» к дополнительному 4-ому тому «Стихи и проза» С.Есенина (1927), в него были включены не только высокие по мастерству произведения Есенина, но и ранние, юношески слабые стихотворения. Редакторская работа И.Евдокимова вызвала критическую оценку Е.А. Есениной. Она называло это «евдокимовской белибердой».
«Мой милый друг Серёженька! Здравствуй, мой хороший и нежный…»
Художник Константин Алексеевич Соколов (1887-1963) был одним из лучших друзей Сергея Есенина. Они познакомились в 1916 году, а подружились после женитьбы С.Есенина на З.Райх. По воспоминаниям друга Сергея Есенина петроградского периода В.Чернявского, Есенин и Соколов встречались в квартире молодожёнов на Литейном проспекте в Петрограде: «К.Соколов пытался приходить по утрам рисовать Сергея. Но работал он кропотливо, не сразу нашёл нужную трактовку форм своей натуры, а Сергей, постоянно сбегавший от его карандаша куда-нибудь по редакционным делам, не дал ему сделать ничего, кроме нескольких набросков своей кудрявой головы». 11 января 1918 года С.Есенин написал дарственную надпись К.А.Соколову: «Другу Косте Соколу залётному над «Не рыдай мене мати». Сергунька». Есенин привёл текст из православных песнопений, поющихся на Божественной литургии на святую и Великую субботу. Среди многочисленных друзей Сергея Есенина было не так уж много настоящих. Художник Константин Соколов был не просто другом Сергея Есенина, а очень близким ему и по обстоятельствам жизни, и по внутреннему складу, и по мироощущению человеком. О дружбе поэта Есенина и художника Соколова известно в основном, из воспоминаний его сына, известного художника Алексея Константиновича Соколова. Он писал: «С самого раннего детства, когда я ещё не ходил в школу, в нашей семье очень часто возникали разговоры о Сергее Александровиче Есенине. Я уже тогда знал, что это был поэт, потому что всегда эти воспоминания и разговоры были связаны с его стихами, и мама часто читала их на память… Во мне живёт странное чувство какой-то причастности к Есенину. Мне всегда всё, что с ним и с родителями было связано, казалось очень близким, будто я сам знал и видел его». Особенно дружны они были на Кавказе (Тифлис — Батум) в зиму 1924-1925 годов. В октябре 1924 года в Тифлисе С.Есенин фотографируется с К.Соколовым и отсылает фотографию с дарственной надписью жене художника П.М.Денисовой-Соколовой. 11 ноября 1924 года К. Соколов посылает жене в Ленинград стихотворение Есенина с уточнением: «прочти и посмотри, какая глубочайшая русская глубина, какая гигантская душа, но больно, больно до слёз, что он сознательно губит свою душу, именно не знавшую ни ласки, ни покою. Вот так сгорают и отравляют себя». Сергей Есенин и Константин Соколов вели между собой активную переписку, но их письма бесследно пропали. Из того, что чудом уцелело, можно судить об их добрых отношениях. Есенин и К.Соколов в Тифлисе не раз встречались в местных духанах (чайные), попадали в различные истории. После одного инцидента К.Соколов писал С.Есенину 4 декабря 1924 года: «Дорогой Серьга — как-то нелепо и досадно, но невыносимо больно для меня то, что произошло на рассвете в духане… С тех пор мы не виделись. Больно то, что, когда на меня выливал помои случайный, для меня эпизодический человек — ты молчал. Ты можешь, Серёжа, думать что угодно, но, внутри себя и поскольку ты меня знаешь, я не тот. Правда, я с большим внутренним надрывом, и тебе больше, чем кому-либо, это понятно… И я не хочу, чтобы ты меня осудил и не поминал лихом. Последнее время мы оба искали друг друга — но я так и не увидел тебя. Ты уехал в Москву …почему так экстренно, что-нибудь случилось у сестёр? Серёжа, сообщи твои планы, долго ли будешь в Москве и как вообще твои дела. Я думаю, что ты мне напишешь. В Москву я приеду непременно — сообщи, можно ли мне несколько дней побыть у тебя. Оставаться в Тифлисе я больше не могу, очень тоскливо — тебя нет… Но я в душе надеюсь, что мы по-прежнему близки. Милый, будь здоров, не забудь мне написать, буду ждать. Любящий тебя Костя. В другом письме из Тифлиса от 17 декабря 1924 года Константин писал Сергею: «Мой милый друг Серёженька! Здравствуй, мой хороший и нежный… Пока всё хорошо, но мне лично скучно без тебя. Как ты там прыгаешь и как твои планы на будущее с Миs Oll. Если всё это из глубины душевной и то, что так нам всем необходимо, то я мог лишь хотеть одного — счастья для твоей усталой и измученной души. Поверь мне, старик, — мы оба истерзаны, а покой-то где же? Где то, что так нужно нам — хоть на миг — отойти от бурь и на чём-то и к чему-то припасть… Хочу радости для тебя — хочу, чтобы ты успокоился. Не сердись на меня — но, очевидно, я в Батум не попаду — ибо из дому гонят письма, чтобы ехал домой, а я вот из-за проклятых денег всё задерживаюсь, вчера получил деньги — на них куплю пальто, и останется пустяк — пропить их — одно остаётся. Должны были больше заплатить, — но, как всегда, нас объегоривают. Смертельно хочу домой, хочу в Питер — но придётся зарабатывать, мозг лихорадочно работает, что бы предпринять… Напиши же мне, как ты живёшь, что намерен предпринять. Едешь в Сухум? Привет мой и лучшие пожелания. Миs Oll, целую ей ручку и хочу, чтобы она тебя по-простому, глубоко, по-нашему, по-русски любила, передай ей это. Ну, затем прощай, напиши мне непременно. Буду ждать. Твой друг Константин Соколов». В письме жене от 20 декабря 1924 года Соколов писал: «Ах, Сережка! Какой он буйный — а теперь в муках живет… А, как поэт, ведь пойми, он большими шагами идет к Пушкину. Я его не виню — ибо всё это можно понять. Эх — жизнь наша маята какая-то». «Мисс Оль» Есенин называл девушку Ольгу Кобцову, с которой он познакомился в Батуми в декабре 1924 года. Сохранилась фотография Есенина с Кобцовой. Журналист Лев Повицкий вспоминал: «Это была девушка лет восемнадцати, внешним видом напоминавшая гимназистку былых времён. Девушка была начитанная, с интересами и тягой к литературе, и Есенина встретила восторженно». Судя по письмам Соколова Есенину, художник относился к увлечению С.Есенина серьёзно. Ходили слухи, что Есенин собирается жениться на ней. Семья Ольги Кобцовой была причастна к торговле контрабандой с Турцией. Есенин, бывая в гостях у её родителей, убедился в этом и разорвал с девушкой. 31 декабря 1924 года поэт писал Н.Вержбицкому: «Мiss Olli отдали мы её кошке. С ней ей уютнее. Нам она не ко двору».
После смерти С.Есенина В.Чернявский писал 24 июля 1926 года Софье Толстой-Есениной: «Что касается К.Соколова, то при всей своей нелепости и «вихрастности» он любил Сережу по-настоящему, хотя и без сентиментальности». Сын Константина Соколова Алексей вспоминал: «Зная Есенина и понимая его, Константин Соколов писал о Сергее Есенине как о самом себе. Никто из писавших Есенину и о Есенине так не понял и не объяснил сущность Есенина в парадоксах его противоречий и в гармонии его целостности, как Константин Соколов, потому что говорил он о Есенине, объясняя себя, так близки они были и так похожи». К.Соколов переслал в Музей С.Есенина многие документы, относящиеся к его дружбе с Есениным. В 1928 году он работал над портретом С.Есенина.
«Он исходил песенной силой, кружась в творческом неугомоне»
Критик, литературовед и историк Вячеслав Павлович Полонский (настоящая фамилия Гусин) (1886-1932) родился в Санкт-Петербурге в семье ремесленника. Учился в Психоневрологическом институте, откуда был исключён за участие в студенческой забастовке. С 1905 года участвовал в революционном движении (примыкал к меньшевикам), был сослан в Олонецкую губернию. В годы гражданской войны руководил Литературно-издательским отделом Политического управления Красной Армии. С Сергеем Есениным встретился в 1918 году во Всероссийском союзе поэтов. В апреле 1918 году на квартире поэта Ю.П.Анисимова слушал чтение С.Есениным поэмы «Инония». «Надо было слышать его в те годы, — вспоминал В.Полонский, с обезумевшим взглядом, с разметавшимся золотом волос, широко взмахивая руками, в беспамятстве восторга декламировал он свою замечательную «Инонию», богоборческую, дерзкую, полную титанических образов, — яростный бунт против старого неба и старого бога. Он искал точку, за которую ухватиться: «Я сегодня рукой упругою готов повернуть весь мир». Это было в те годы самым сильным его ощущением». 18 ноября 1918 года Есенин на сборнике «Преображение» написал дарственную надпись: «Вячеславу Полонскому с искренним уважением. Сергей Есенин». О творческом подъёме поэта после революции В.Полонский писал: «Он исходил песенной силой, кружась в творческом неугомоне. В нем развязались какие-то скрепы, спадали какие-то обручи, — он уже тогда говорил о Пугачёве, из него ключом била мужицкая стихия, разбойная удаль, делавшая его похожим на древнего ушкуйника, молодца из ватаги Степана Разина».
С конца декабря 1920 года В.Полонский возглавлял Московский «Дом печати», объединяющий журналистов коммунистической ориентации. С.Есенин выступал в прениях по отчётному докладу В.П.Полонского при перевыборах правления Дома печати. В.Полонский организовал и был главным редактором журнала «Печать и революция». Он способствовал публикации направленного в журнал письма С.Есенина, В.Шершеневича и А.Мариенгофа и ответа на него А.В.Луначарского. 15 сентября 1921 года В.Полонский писал Луначарскому: «Анатолий Васильевич. Посылаю вам письмо имажинистов, которые они просят напечатать в журнале, задетые вашим отзывом. Полагаю, что отказать им в этом оснований больше нет, весь вопрос в том, чтобы редакция дала бы достойный ответ. Подарите им десяток тёплых строк — их «Стойло» этого заслуживает. Неполучение Вашего ответа буду считать Вашим нежеланием письмо печатать — и оно останется в таком случае ненапечатанным. С приветом В.Полонский». Полонский был защитником С.Есенина, С.Клычкова, П.Орешина и А. Ганина во время товарищеского суда в декабре 1923 года, где он призывал судить поэтов за хулиганство, за пьянство, за дебоширство, но не за антисемитизм, которого он в их деяниях не усматривал. В журнале «Новый мир» (1926, № 1) в статье «Памяти Есенина» Полонский дал скептическую оценку есенинским произведениям о революционных событиях («Песнь о великом походе», «Баллада о двадцати шести» и др.). О лиризме Есенина писал: «Он принёс с собой замечательный музыкальный талант, песни его были чудесны. Но невелико было их разнообразие. Ограниченность кругозора сузила размах его лирики. Отсутствие большой и глубокой культуры обрекли его мятеж на бесплодие». Выступая в декабре 1926 года на диспуте «О Есенине и «есенинщине», проходившем в Театре Мейерхольда, В.Полонский сказал, что не Есенин создал упаднические настроения. Фактически Есенин сам явился жертвой «есенинщины». В дискуссии о «есенинщине» в Комакадемии В.Полонский говорил: «Молодежь-то увлекается Есениным не потому, что он был алкоголиком! Ведь то поветрие есенинщины, которое мы наблюдаем среди молодёжи, было вызвано громадной силой поэзии Есенина». Критик приходил к выводу, что «смерть поэта — результат равнодушия к человеку».
«Есенин у нас — класс»
Поэт-символист, литературный критик и теоретик литературы Владимир Алексеевич Пяст (настоящая фамилия Пестовский) (1886-1940) родился в Санкт-Петербурге в семье потомственного дворянина. Занимался на германо-романском отделении филологического факультета Петербургского университета. Печатался с 1905 года, был одним из близких друзей А.А.Блока, с которым дружил долгие годы. В 1909 году выходит первый стихотворный сборник В.Пяста «Ограда».
Впервые имена С.Есенина и В.Пяста совместно появились в дореволюционном литературном сборнике «Пряник», изданного в пользу детей-сирот. Пяст отрицательно встретил Октябрьскую революцию. Первая личная встреча Есенина и Пяста состоялась во время выступления Айседоры Дункан в Мариинском театре в 1923 году. В.Пяст вспоминал: «Войдя в вестибюль, я стал, как полагается, обдумывать способ получения контрамарки. Вижу, мимо проходит к артистическим в «шикарной» шубе белокурый кудрявый юноша с лицом и дерзким, и ласковым, банальным и значительным одновременно… Меня осенила мысль, что это — Есенин, о славе которого за границей, где о нем выпускают целые книги (называя «советским Распутиным»), рассказывал мне его (в проекте и мой) издатель, доброжелательнейший и бесшабашный А.В.Сахаров. Проще всего обратиться за пропуском к нему. Иду наперерез, называюсь… С величайшей готовностью и любезностью Сергей Есенин (это оказался именно он) откликнулся тотчас на мою нужду и выносит требуемый пропуск». О Есенине и имажинистах В.Пяст отрицательно отозвался в статье «Кунсткамера» («Жизнь искусства», 1921), называя их «животными», которые повторяют одну и ту же к своему Юпитеру молитву: «Господи, отелись!». «Сочинил её Есенин, — писал В.Пяст, — а повторил старый знакомый Велимир Хлебников (теперь, по закону мимикрии, тоже в имажинисты переписавшийся), от себя высидев к этому чудесную рифму: «В шубе ил лис», — рифму тоже животного происхождения». Свою оценку новым литературным течения В.Пяст выразил в стихотворении «Питер против Москвы («У вас ничевок какой-то Рюрик Рок…»):
У вас ничевок какой-то Рюрик Рок,
Для нас ничевок сам Блок.
У вас Мандельштам вечно где-то там,
У нас же он весь здесь.
Адалис у вас — пасс,
Павлович у нас — бас;
У нас Ольга Форш, морж;
У нас дирижер Жорж.
Есенин у нас — класс,
Ваш хилый Кузмин что? — сплин;
Для вас и Юркун — гунн,
Для нас и Пильняк-с — клякс;
Что весит ваш Лунц? — унц…
А ваш Мандельштам? — грамм?
Вам правит Оцуп клуб,
По нас Пястоцуп глуп.
Для вас Нельдихен — член;
По нас Нельдихен — тлен;
У вас Владислав — граф,
По нас Владислав слишком прав;
Рождественский ваш стаж,
А Кусиков наш апаш!
Второй раз В.Пяст увидел С.Есенина 25 октября 1923 года на вечере крестьянских поэтов в помещении Центральной комиссии по улучшению быта учёных (ЦЕКУБУ) на Пречистенке. С. Есенин на вечере произнёс речь о А.Блоке. В.Пяст вспоминал: «Не стихи Есенина, вообще, запечатлелись в моей памяти ярче всего из того вечера, нет, — а его импровизированная речь, с которой он неожиданно обратился у «учёной» (в большинстве) публике. Речь, вот какая, настолько же неожиданная, насколько приятно прозвучавшая моему слуху. Речь — о Блоке… Для меня, для Есенина, был — и остался, покойный — главным и старшим, наиболее дорогим и высоким, что только есть на свете». С.Есенин осудил поведение своих друзей-имажинистов, устроивших судилище Блоку на специальном вечере. «Мне мои товарищи были раньше дороги. Но тогда, когда они осмелились после смерти Блока объявить скандальный вечер его памяти, я с ними разошёлся. Да, я не участвовал в этом вечере, — говорил со сцены С.Есенин, — и сказал им, моим бывшим друзьям: «Стыдно!» Имажинизм ими был опозорен, мне стыдно было носить одинаковую с ними кличку, я отошёл от имажинизма». Пяст присутствовал 14 апреля 1924 года на литературном вечере С.Есенина, который он назвал «триумфом волшебства есенинской поэзии». Пяст писал: «По мере того как поэт овладевал собою (влияние волшебства творчества!) все более, он перестал забывать свои стихи, доводил до конца каждое начатое. И каждое обжигало всех слушателей и зачаровывало! Все сразу, как-то побледневшие, зрители встали со своих мест и бросились к эстраде и так обступили, все оскорблённые и заворожённые им, кругом это широкое возвышение в глубине длинно-неуклюжего зала, на котором покачивался в такт своим песням молодой чародей. Широко раскрытыми неподвижными глазами глядели слушатели на певца и ловили каждый его звук. Они не отпускали его с эстрады, пока поэт не изнемог. Когда же он не мог уже выжать больше ни звука из своих уст, — толпа схватила его на руки и понесла, с шумными восклицаниями хвалы, — вон из зала, по лестнице вниз, на улицы». В.Пяст на следующий день встретился с С.Есениным на квартире Сахарова, выразил ему свой восторг триумфом его поэтического вечера. 13 июля 1924 года оба поэта с другими писателями совершили экскурсионную поездку на специально зафрахтованном Союзом писателей пароходе в Петергоф. «Надо ли рассказывать, — вспоминал В.Пяст, — как оба рейса — туда и обратно — поэты и беллетристы сменяли друг друга на рубке, читая свои произведения. Как, с каким восторгом встречались и провожались публикой, заплативших по два рубля за прогулку в среде «писателей у себя»? Надо ли говорить, что ничей успех при этом нельзя было и сравнить с покорившим всех есенинским». В статье «Погибший поэт», опубликованной в «Красной газете» (1925, 29 декабря) В.Пяст вступил в полемику с критиками, которые считали С.Есенина только «крестьянским поэтом». В 1926 году В.Пяст переехал в Москву. С 1928 года он работал в журнале «Смена», занимался переводами на русский язык произведений Ф.Рабле, Э.Золя и др. 6 февраля 1930 года был арестован, приговорён по статье 58-10 и 58-11 (контрреволюционная агитация и участие в контрреволюционной организации) к трём годам высылки, которые провёл сначала в Архангельске, затем в Вологодской области. По окончании срока в 1933 году сослан в Одессу. В 1936 году благодаря хлопотам Мейерхольда, Пришвина и других смог вернуться в Москву, жил в подмосковном Голицыне. Скончался в 1940 году, похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.
«Есенин уже стал человеческой историей. Частицей истории нашей эпохи»
Писатель и литературный критик Валериан Павлович Правдухин (1892-1938) родился в станице Таналыкская, Оренбургской губернии в семье псаломщика. Учился в духовной семинарии, был исключён за участие в первомайском митинге, окончил Оренбургскую гимназию. Получив диплом народного учителя, в 1911-1913 годах преподавал в посёлке Акбулак. Переехав в Москву, в 1914-1917 годах слушал лекции в Московском народном университете им. А.Шанявского, который посещал и С.Есенин. В 1912-1918 годах Правдухин участвовал в эсеровском движении. В 1921 году был одним из организаторов в Новосибирске журнала «Сибирские огни», где в 1922-1924 годах выступал как критик. В 1922 году он в этом журнале опубликовал статью «Искусство и стихии революции», где писал, что «сила поэтов в народных, просто человеческих образах, так, сила Есенина в поэме «Марфа Посадница» рождается потому, что он сумел революцию соединить с древнерусскими мотивами — с новгородской Марфой Посадницей… Пролетариат ещё не дал поэта своей эпохи, поэты, вышедшие из крестьян, Клюев, Есенин в первую пору своего творчества, Орешин, Клычков и сибирский поэт Ерошин — гораздо больше дали поэзии, и ретивый народник, пожалуй, мог бы заговорить о крестьянском искусстве, но это была бы ошибка».
В статье «Письма о современной литературе. Письмо первое» Правдухин обращая внимание на есенинские стихотворения «Хулиган» и «Не жалею, не зову, не плачу…» писал: «Сам Есенин мало-помалу меняет свои деревенские одежды. Порой его не узнать… Чувствуется, что он безнадёжно (быть может, благодетельно для его будущего?) ранен изломами и изысками города, и пока ещё внутренне неокрепший, он, не нащупав новых ценностей, лишь потерял свою наивную, первичную певучесть, которая чаровала и нежила нас раньше в нем». Правдухин отказал «Пугачёву» Есенина в историчности на основании сочетания современных слов и анахронизмов в речи персонажей. Он писал: «Сильный стих, порой сильные образы и даже целые удачные монологи, однако, не дают, в конечном счёте, ни живых людей, ни картин». Критик отметил отход Есенина от имажинизма, уверяя, что в «нарочитом имажинизме, символизме, футуризме» нельзя найти спасения, поэтому С.Есенин «сразу звериным прыжком, послав к чёрту свои прежние камерные упражнения, которые нужны лишь бездарным Шершеневичам, очутился опять на свободе и вновь обрёл себя, словно снова родился». В 1923 году Правдухин переехал в Москву, был заведующим отделом литературной критики журнала «Красная нива». В октябре 1924 года в Госиздате выходит сборник Правдухина «Литературная современность. 1920–1924 гг.» с упоминанием С. Есенина. После смерти Есенина Правдухин в статье «Сергей Есенин» («Сибирские огни», 1926, кн. 1-2) вступил в полемику с теми, что отрывал Есенина от эпохи. Критик подчёркивал, что «Есенин уже стал человеческой историей. Частицей истории нашей эпохи. Без него картина нашей эпохи не будет полной и законченной… Стихи Есенина зовут нас призывно и нежно, как звала его мать к родному дому, к братству, дружбе, любви, которыми мы обязаны будем после Есенина до краёв наполнить наше существование». В.Правдухин стремился оторвать имя Есенина и его творчество от «есенинщины». Он был убеждён в том, что «есенинщина — это история людей, не имевших никакого воспитания, никакой культурной закалки и просто достаточных сведений о мире, и попавших в круговорот, образовавшейся на стыке двух эпох, из которых та, в которой они росли, погружена с таким грохотом. Есенинщина — это наша старая деревня, разрушаемая революцией, революцией вырванная из рук духовно-кликушествующих прихвостней буржуазии… Это попытка преодоления нашей азиатчины, нависшей над страной со времён Византии и татарщины». В защиту творчества Сергея Есенина В.Правдухин опубликовал полемическую статью «От Иванушки-дурачка до Карла Маркса. О Сергее Есенине» в журнале «Звезда» (1927, № 3), где говорилось, что «Есенин как человек не образец для нас, но он ПОЭТ и его поэзия ценна, хотя он не Пушкин, но его талант в значительной степени человечен». Правдухин писал: «Есенин уже имеет преданного друга — читателя. И не только читателя. Есенин уже соучастник нашей эпохи, как поэт, рассказавший о чувствах, не чуждых многим из нас. За время революции это самая живая и волнующая писательская фигура. Кто ещё может сравниться в этом отношении с Есениным? — Никто. Конечно, никто. Из этого, однако, никак не следует, что мы безоглядно поклоняемся судьбе Есенина. Нет». Не согласился Правдухин и с нападками на поэта в статье Николая Бухарина «Злые заметки». Он писал: «Есенин — певец деревни. Верно, но только по отношению к его ранним стихам. В этом смысле, Есенин первого периода целиком (и пассивно) песенно-литературен, сказочно-эпичен. В его последних стихах есть «упадничество», но… и в них «поэт сохраняет свою человеческую сущность, и его отчаяние по пути дела есть выражение боли от чувства бессилия развернуть свой талант для будущего». В.Правдухин считал и постоянно подчёркивал, что Есенин нужен последующим поколениям, так как в своих стихах он «даёт такой подъем и размах доподлинных человеческих чувств, нравственного напряжения, что после его строчек хочется быть участником большого человеческого искусства, хочется думать о подлинной любви к миру, к родине, к человеку, к женщине, к матери, к юности, к животным…».
Правдухин писал о творчестве И.Эренбурга, Б.Пильняка и А.Малышкина. В 1936 году вышел его исторический роман об уральских казаках, «Яик уходит в море». 16 августа 1937 года Правдухин был арестован Военной коллегией Верховного суда СССР по обвинению в участии в террористической организации. 28 августа 1938 года был приговорён к смертной казни и в тот же день расстрелян на полигоне «Коммунарка». Реабилитирован 4 августа 1956 года.
«Есенин — нежное имя, соловьиный звон»
Поэт Михаил Прокофьевич Герасимов (1889-1939) родился в Самарской губернии в семье железнодорожного рабочего. Учился в Самарском железнодорожном техническом училище. С 1905 года член РСДРП; был арестован за революционную деятельность; в 1907 году освобождён, бежал из России и 9 лет провел в эмиграции в Бельгии и Франции, работал шахтёром, слесарем, кочегаром на судне. В 1914 году вступил волонтёром во французскую армию, но был выслан в Россию за антивоенную пропаганду. После революции возглавлял Самарский совет солдатских депутатов, принимал участие в гражданской войне. Печатался в большевистских изданиях с 1913 года. С.Есенин и М.Герасимов начали встречаться с 1918 года М.Герасимов заведовал литературным отделом Пролеткульта, был одним из основателей объединения пролетарских литераторов «Кузница». О близких дружеских отношениях свидетельствует дарственная надпись С.Есенина на книге «Голубень» (1918): «Милому Мише за чистое сердце. За музыку губ и приятные дни нашей совместной жизни в есень 1918 года в месяц листопад. Сергей Есенин». В октябре-ноябре 1918 года С.Есенин и М.Герасимов создают издательство «Московская Трудовая Артель Художников Слова», где печатают свои сборники стихов. В 1919 году М.Герасимов вступает в «Ассоциацию вольнодумцев» в Москве, которую возглавил С.Есенин. Его произведения печатаются в сборнике «Конница бурь» (1919) вместе со стихами С.Есенина, Н.Клюева и А.Мариенгофа. В 1918 году С.Есенин интересовался деятельностью Пролеткульта, бывал на их собраниях, где отстаивал собственную точку зрения на литературный процесс, которая нередко не совпадала с основными положениями пролеткультовцев. Он быстро отошёл от Пролеткульта, но сохранил хорошие отношения с поэтами В.Кирилловым и М. Герасимовым. Вскоре группа талантливых поэтов и писателей, в том числе и Михаил Герасимов, вышли из Пролеткульта и объединились вокруг организованного ими журнала «Кузница». 21 октября 1920 года это объединение оформляется как Всероссийская ассоциация пролетарских писателей (ВАПП). Герасимов считал, что богатое культурное наследие должно быть фундаментом для культуры пролетарской. М.Герасимов не принял вводимую в стране новую экономическую политику и в 1921 году вышел из партии.
После возвращения С. Есенина из-за зарубежной поездки его встречи с М.Герасимовым продолжались. Оба участвовали в похоронах поэта А.В.Ширяевца. В 1924 году во время судебного разбирательства «Дела 4-х поэтов» М.Герасимов выступил в защиту обвиняемых поэтов, дал им положительные характеристики и отверг все попытки обвинения в антисемитизме. Последний раз М.Герасимов виделся С.Есениным в Государственном издательстве 23 декабря 1925 года перед его отъездом в Ленинград. М.Кириллов вспоминал, что С.Есенин неожиданно обратился к М.Герасимову: «Ну, Миша, прощай! Я уезжаю. Но вот здесь остаётся Кириллов… Я ему верю!». М.Герасимов на смерть С.Есенина в журнале «Красная нива» (1926, № 2) напечатал стихотворение «Памяти Есенина («Есенин — нежное имя…»), позже он его доработал, прибавив три строфы:
Есенин — нежное имя,
Соловьиный звон.
Кудрями золотыми
Звенел веселый клен…
Из солнечного ливня,
Весеннее лицо,
Овеял ветер нивный
Цветочною пыльцой.
Образ чист и ясен,
Весь в кликах журавлей.
Ты — осиянный ясень
Над синевой полей.
Цвёл пшеничный колос
С васильками глаз.
Соловьиннный голос
Брызгал счастьем в нас.
Вдруг город громыханьем —
Грозой в твое чело.
Полярное дыханье
До смерти обожгло.
Разбился милый голос,
Осыпались цветы.
И, как осенний колос,
Сломался хрупко ты.
За песни, за страданья
В родимых краях
Звени в веках, рыданье
Подстреленного соловья.
А через год М.Герасимов написал стихотворение «О чем тоскуешь, ветер мудрый…»:
О чём тоскуешь, ветер мудрый,
Рыдаешь жалобно и строго?
Клубятся золотые кудри
Листвы, опавшей по дорогам.
Нет, то не листья, ветер веет
И заметает пурга,
То кудри светлые Сергея,
Рассыпанные по снегам.
Укоризненным мерцаньем
Сверлят и сердце и пургу,
Прощальным тающим сияньем
Синие глаза в снегу.
Своею солнечной головкой
Бросал нас в творческую дрожь.
Вдруг с неба снежные верёвки
Мне шею захлестнули тож.
Кто нам вернёт и кто поможет?
Мой ласковый голубок!
Тоска мучительная гложет,
И в горле ледяной клубок.
Под метелью вётлы бьются
Головой в сугроб, ничком,
Хотят стряхнуть, но нет, не рвутся
Петли снежные с сучков.
Нет не стряхнуть сучок железный —
Трубы водопроводный крюк.
А то бы, крыльями изрезав,
Птицы сбросили петлю.
В мучительном изломе губы,
Лицо истаяло, как воск,
И жаром паровые трубы
Поэта опалили мозг.
Так вот о чём, ты ветер мудрый,
Рыдаешь жалобно и строго;
Клубятся золотые кудри,
рассыпанные по дорогам.
М.Герасимов в мае 1937 года был арестован по сталинским спискам (списки людей, осуждённых по личной санкции И.В.Сталина и его ближайших соратников по Политбюро ЦК ВКП(б) к разным мерам наказания — в подавляющем большинстве к расстрелу), и вскоре расстрелян. Он стал добычей гигантской братской могилы на Донском кладбище. Однако в справке о реабилитации утверждалось, что Герасимов умер в заключение в 1939 году, и эта дата смерти фигурирует в большинстве энциклопедий. Реабилитирован посмертно.
«А Сережа любил слово, чтил его, как древний христианин свое Евангелие…»
Ответственный работник Народного Комиссариата путей сообщения Григорий Романович Колобов (1893-1952) родился в Сызрани, но вскоре с родителями переехал в Пензу. Григорий учился в пензенской частной гимназии С.Пономарева, в которой классом ниже занимался А.Мариенгоф. После окончания гимназии в 1915 году Г.Колобов поступил на юридический факультет Московского университета, но занятия в вузе пришлось прервать после призыва в армию. Служил в тыловых снабженческих подразделениях. С мая 1916 года заведовал транспортом Главного комитета по снабжению армии Всероссийского земского и городского союза на Северном фронте. После революции Г.Колобов служил в 10-й армии Западного фронта.
Во второй половине 1918 года Г.Колобов познакомился с С.Есениным. После революции Г.Колобов работал в Народном комиссариате путей сообщения уполномоченным Высшего Совета перевозок при Совете Труда и Обороны, что давало ему право совершать инспекционные поездки по стране в специальном вагоне. Этот вагон нередко служил пристанищем для Есенина и Мариенгофа, когда они оказывались без жилья. Относясь дружественно и заботливо к С.Есенину, Г.Колобов иногда приглашал его с товарищами в поездки в своём вагоне для организации и проведения творческих встреч с поэтами в городах, расположенных вдоль маршрутов этих служебных командировок. 4 мая 1919 года киевская газета «Борьба» опубликовала статью Г.Колобова «О новом в искусстве». Автор писал: «Сейчас, когда творится новая жизнь и тысячелетняя паутина и плесень сметены революцией… на горизонте русской литературы видны силуэты уходящих «старцев» и приходящих новых творцов образов, красок и звуков. Это С.Есенин, Р.Ивнев и совсем ещё молодой и пока кривляющийся от молодости, как раскрашенный паяц, А.Мариенгоф. Русская литература временно пребывает в летаргическом сне, в спячке, но живая вода живых сил воскресит её и уже слышатся громкие стуки:
Перед воротами в рай
Я стучусь.
Звездами спеленай
Телицу Русь.
(С. Есенин)
В ночь с 27 по 28 мая 1919 года Г.Колобов с имажинистами участвовал в расписывании стен Страстного монастыря строфами стихотворений. Художник Дид-Ладо (возможно, что за этим псевдонимом скрывался писатель и публицист Алексей Станиславович Белевский) написал на стене есенинское четверостишие «Вот они толстые ляжки»:
Вот они толстые ляжки
Этой похабной стены.
Здесь по ночам монашки
Снимают с Христа штаны
Г.Колобов с С.Есениным и другими поэтами входил в состав Литературной секции при литературном поезде имени А.В.Луначарского. Предусматривалось проведение митингов искусств, лекций, диспутов для широкого ознакомления масс с современной литературой, литературными течениями и школами.
В сентябре 1919 года подготовленный Устав «Ассоциации вольнодумцев в Москве» подписали 12 друзей С.Есенина, в том числе и Г.Колобов. Не все поступки и действия своих друзей Г.Колобов одобрял. 8 октября 1919 года, во время именин Есенина, он сильно рассердился, когда Сергей с одобрения Мариенгофа под весёлый смех разбил на лучины две иконы, чтобы растопить в холодный зимний вечер самовар. А.Мариенгоф об этом писал: «Мы устроили пиршество. Пили чай из самовара, вскипевшего на Николае угоднике: не было у нас угля, не было лучины — пришлось нащипать старую иконку, что смирнехонько висела в уголке комнаты. Один из всех «Почем-Соль» (Г.Колобов — Э.Г.) отказался пить божественный чай… Сидел хмурый, сердито пояснив, что дедушка у него был верующий… и что за такой чай годика три тому назад погнали б нас по Владимирке…».
В августе 1920 года С.Есенин с А.Мариенгофом в вагоне Г.Колобова совершил длительную поездку по Северному Кавказу и в Закавказье. 21 июля 1920 года С.Есенин выступал с чтением стихов на литературно-художественном вечере «Имажинисты» в помещении кинотеатра «Колизей». Н.О.Александрова вспоминала: «На вечере С.Есенин читал ярко, своеобразно. В его исполнении не было плохих стихов: его сильный гибкий голос отлично передавал и гнев, и радость — все оттенки человеческих чувств. Огромный, переполненный людьми зал словно замер, покорённый обаянием есенинского таланта. Бурей аплодисментов были встречены «Исповедь хулигана», «Кобыльи корабли», космическая концовка «Пантократора»… Но вот его сменил А.Мариенгоф, прочитавший новую поэму. Г.Колобов не выступал, хотя в афише значился третьим участником вечера». В Ростове-на-Дону С.Есенин, А.Мариенгоф и Г.Колобов встречались с поэтами ростовского Пролеткульта, вместе с ними принимали участие в одном из поэтических вечеров. Г.Колобов увлекался литературным творчеством, входил в группу имажинистов, писал стихи, был членом «Ассоциации вольнодумцев». Друзья посвятили ему изданный в 1920 год сборник «Имажинисты». С.Есенин объективно оценивал литературные способности Г.Р.Колобова, нередко подтрунивая над его склонностью преувеличивать свой писательский талант. Так было и во время их совместной поездки из Москвы в Ташкент. В очередной раз, услышав хвастливую речь хмельного друга, С.Есенин в письме А.Мариенгофу сравнил Григория с Хлестаковым из гоголевского «Ревизора»: «Гришка пьян и уверяет своего знакомого, что он написал «Юрия Милославского», что все политические тузы — его приятели, что у него все курьеры, курьеры, курьеры». В Москве после поездки в Туркестан встречи Есенина и Колобова стали редкими. Поэт разуверился во всесильности мандата Колобова, когда они и А.Мариенгоф в августе 1921 года два дня отсидели во внутренней тюрьме ВЧК на Лубянке, после того как были задержаны в нелегальном ресторане на квартире З.П.Шатовой. Колобов женился на своей секретарше Л.И.Эрн. Есенин послал ему шутливое письмо: «Ах, Клопиков, Клопиков, как же это ты так обмазался своей кондукторшей? Что это? Как это? Неужели шведская кровь настолько горячая, что ты даже без толкача напролет просиживаешь и пролеживаешь с ней ночи? Где же девалась твоя былая ретивость? …Ну да ладно! Все это простится тебе, и если я скоро получу от тебя не менее ведра вина».
Семейная жизнь С.Есенина с Айседорой Дункан повлияли на взаимоотношения поэта с друзьями. 19 ноября 1921 года Есенин жаловался в письме А.Мариенгофу и Г.Колобову: «Живу … отвратительно. Дым все глаза сожрал. Дункан меня заездила до того, что я стал походить на изнасилованного». Поездка С.Есенина с Айседорой Дункан в Европу и США на долгий период разлучила друзей. За рубежом поэт в письмах часто вспоминал о них, в том числе и о Колобове. Возвратившись в Москву, С.Есенин разрывает отношения с Айседорой Дункан и какое-то время живёт на квартире Г.Колобова.
Узнав о приезде С.Есенина в декабре 1925 году в Ленинград, он навестил поэта в гостинице «Англетер» накануне трагической гибели поэта. Смерть С.Есенина потрясла Колобова, он выразил искреннее соболезнование С.А.Толстой-Есениной, с которой стал переписываться. О многочисленных публикациях о Сергее Есенине, он ей писал: «Откровенно — все плохо, за исключением местами прекрасных и теплых строк Воронского. Все больше стараются политнратурничать (даже ошибку в слове сделал), написать покраше, а выходит ведь весьма плохенько, от «ума», как говорил Сережа… А Сережа любил слово, чтил его, как древний христианин свое Евангелие или мусульманин свой Коран». Крайне неодобрительно отзывался ГКолобов о книге своего товарища по пензенской гимназии А.Мариенгофа «Роман без вранья», он осуждал цинично описанные сцены о Есенине и его друзьях. С Мариенгофом Колобов после выхода книги оборвал дружбу.
Последние годы жизни провёл в Краснодаре, где и умер в 1959 году. Его личный архив находился у родственников, но потом бесследно исчез. На долю Есенина выпало суровое время, когда, по словам Василия Фёдорова, «души поэтов подвергаются… многократным перегрузкам. Поэтов к ним не готовят, как готовят нынче космонавтов. Душа поэта могла изнемочь в желании соединить несоединимое: Русь уходящую с Русью советской. Душевно поэт пережил раскол, приняв сторону Руси советской, но перегрузки, видимо, потом сказались…».
